Униформа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фо́рма, унифо́рма (лат. forma «форма», лат. uniformis «единообразный»), мунди́р — одинаковая по стилю, покрою, цвету и ткани специальная (служебная) одежда для создания единого облика корпоративной группы.

Форма символизирует функцию её носителя и его принадлежность к организации. Устойчивое словосочетание «честь мундира» означает воинскую или вообще корпоративную честь.

Противоположность униформы — партикулярное платье: индивидуальная одежда.





Области применения

Форма единого образца принята в армиях практически всех стран мира, при этом существует два вида формы: полевая и парадная. Также форма используется в различных государственных ведомствах: милиции (полиции), прокуратуре, таможенной службе, у пожарных и т. д. В Российской империи были установлены мундиры для всех чиновников штатской службы (с отличиями по ведомствам) и придворных чинов; в СССР с 1943 до 1954 г. униформу носили сотрудники наркомата (министерства) иностранных дел и некоторых других ведомств.

Кроме того, форма может быть обязательной и для представителей сугубо гражданских профессий, например, у железнодорожников, почтальонов, работников общественного транспорта. В дорогих отелях специальную форму носит персонал (швейцары, лифтёры, носильщики). Как правило, цвет такой формы — красный.

Ранее форма обычно была обязательна для учащихся начальных и средних учебных заведений, однако сейчас во многих странах от школьной формы отказались. Школьная форма и сейчас используется во многих школах Великобритании, а также в Японии и, возможно, в других странах. В современной России нет единой школьной формы, как было в СССР, но многие лицеи и гимназии, особенно наиболее престижные, имеют свою собственную форму, подчёркивающую принадлежность учеников к тому или иному учебному заведению.

Также форму носят спортсмены на соревнованиях в знак принадлежности к команде. На соревнованиях достаточно высокого уровня, например Олимпийских играх, чемпионатах мира и Европы, форма является обязательным атрибутом, более того, она должна быть уникальной для каждой команды и легко различимой по телевидению.

Некоторые общественные организации, особенно военизированные, вводят униформу или её элементы для своих членов. Известна скаутская и пионерская форма, униформа Юнгштурма, нацистских штурмовиков, итальянских чернорубашечников, Армии спасения и т. д.

История

Военной униформой называют одежду, установленного правилами или специальными указами, ношение которой является обязательным для любой воинской части и для каждого рода войск.

Еще в римской армии солдатам выдавали одинаковое оружие и доспехи. В Средневековье на щитах было принято изображать герб города, королевства или феодала, особенно это отразилось на щитах арбалетчиков — мантелетах. Подобие униформы было в гвардиях королей (королевские мушкетёры во Франции).

Впервые униформа появилась в 1552 году у стрелецких полков Русского царства при правлении Царя Всея Руси Ивана IV Грозного).

Униформа в её настоящем виде появилась относительно недавно, с образованием постоянных армий после Тридцатилетней войны (16181648). Идея создания униформы не принадлежит какой-нибудь одной стране или одному человеку, так как она была введена одновременно в нескольких странах. Это происходило по очевидным причинам: необходимо было с первого взгляда отличать своего товарища от врага в ходе сражения, а также обозначить принадлежность войска к определённому государству.

Традиции всегда играли важную роль в развитии униформы, что характерно для всех эпох. Даже современный вид униформ несёт отпечаток древних традиций. Со временем детали костюма, указывавшие на ту или иную эпоху, хоть и теряли своё изначальное предназначение, но часто сохранялись в виде символического орнамента.

Штатская мода также оказывала влияние на развитие униформы, и поэтому её следует учитывать при изучении военного обмундирования определённого периода. Стоит отметить, что первоначально различие между штатской и военной одеждой было менее значительным, чем можно предположить.

В Средние века в качестве отличительных знаков стали использовать изображение креста. Так, например, с начала XV века англичане нашивали на груди и спине красный крест, французы и швейцарцы — белый, а воины Германской империи — крест Святого Андрея или бургундский крест.

Позднее кресты заменили шарфами, которые носили на поясе или через плечо. Расцветку шарфа выбирал сам монарх, и поэтому она обычно соответствовала цветам королевского герба. Например, датский король Фредерик II решил, как гласит указ 1563 года, что «все, кто входит в состав королевской армии, должны носить отличительный знак в виде ленты или шарфа красного и жёлтого цветов на шапке, одежде или поверх кирасы». Эти цвета являлись цветами герба королевского Ольденбургского дома. В 1625 году, вступая в Тридцатилетнюю войну, Кристиан IV выбрал шарф синий и красновато-коричневый с золотистым оттенком и дополнил головной убор белым пером. Позднее король вновь вернулся к цветам Ольденбургского дома, которые существуют и поныне. Символическим напоминанием о прежнем шарфе является темляк в виде узкого витого шнура красного цвета с золотым на эфесе офицерской сабли.

В Швеции цвет шарфа также менялся. Он был синим у армии Густава II Адольфа во время Тридцатилетней войны, синим и жёлтым в правление Карла X Густава, каким и сохранился до наших дней. В период Тридцатилетней войны испанцы и воины Германской империи носили красные шарфы, французы — белые, голландцы — оранжевые, а саксонцы — зелёные. В Англии Кромвель ввёл оранжевый шарф, а у роялистов были белые шарфы. В ходе крупных сражений считалось необходимым дополнить шарфы другим отличительным знаком, например соломенными жгутами или зелёными ветками на шляпе или каске. Так солдаты союзных армий узнавали друг друга на поле боя и легко отличались от солдат неприятельской коалиции.

Введение униформы вызвало некоторые затруднения. Поначалу солдаты получали обмундирование, стоимость которого удерживалось из жалования. Таким образом, обмундирование полностью принадлежало им и не изымалось по окончании службы. Обычно полковники — командиры и владельцы полка — приобретали и распределяли походное обмундирование. Для солдата это было невыгодно, так как каждое сэкономленное экю шло не в его карман, а в карман полковника. Но по мере укрепления королевской власти влияние полковников ослабевало. Внешний вид и детали униформы, а также способ её ношения утверждались приказами монарха. Постепенно снабжение армий обмундированием стало производиться централизованно. В случае ликвидации или преобразования воинской части государство возмещало стоимость обмундирования и распределяло его между другими полками. Первоначально стремились придать особый вид униформе каждого полка, но достаточно быстро убедились в том, что предпочтительней ввести для каждого рода войск (а затем и всей армии) униформу одного покроя, а воинские части различать между собой формой и цветом воротника, отворотов, обшлагов, галунов, тесьмы, а также пуговиц. Однако некоторые воинские части, такие, как, например, гусары, сохранили своё особое обмундирование.

Только в начале XIX века установился обычай одевать всю армию, или её самую значительную часть, главным образом пехоту, в почти одинаковое обмундирование и различать полки по вензелям на головных уборах и знакам, выгравированным на пуговицах. Такая тенденция прослеживается на протяжении всего XIX века, но при этом стремление сохранить традиции не исчезло. В начале XX века в большинстве стран выбрали почти одинаковый покрой для военных униформ. Но гвардейские и кавалерийские части во многих случаях по-прежнему носили роскошное и богато украшенное обмундирование. Яркие цвета униформы применялись до тех пор, пока гладкоствольные ружья, заряжаемые через дуло, имели невысокую точность стрельбы, незначительную дальнобойность и скорострельность. Позднее, повышение эффективности огнестрельного оружия заставило взглянуть на униформу совершенно с иной стороны. Чтобы передвижение солдат на местности было менее заметным для врага, униформа должна совпадать по цвету с окружающим ландшафтом. В ходе Первой мировой войны во всех воюющих армиях была введена униформа, отвечающая этому требованию. Все рода войск имели униформу одного покроя и цветового оттенка. Отличительные знаки состояли из мелких букв или цифр, а также малозаметных на расстоянии значков и окантовки.

Постоянно увеличивавшиеся точность и дальнобойность оружия, а также овладение воздушным пространством привели к появлению военного снаряжения, обеспечивавшего максимальную маскировку в различных ситуациях, не ограничивая при этом свободу движения. Никогда ещё военная униформа так не отличалась от штатской одежды, как в наши дни. Во многих странах солдат имеет обычное, или полевое, обмундирование, которое служит повседневной одеждой в мирное и военное время, а также комплект обмундирования, предназначенное только для парадов и торжественных случаев.

Примеры

См. также

Напишите отзыв о статье "Униформа"

Литература

  • Канник П. Военная униформа: Все страны мира. — СПб.: ООО «Издательство „Полигон“», 2002
  • Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. — М.: Наука, 1991

Ссылки

Отрывок, характеризующий Униформа

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.