Ликвидация кладбищ в СССР

Ликвидация кладбищ — практика уничтожения некрополей, получившая широкое распространение в СССР сталинского периода.

Причины

Уничтожение церковных и монастырских некрополей, как и уничтожение самих храмов, — одно из проявлений антирелигиозной кампании, развёрнутой советским правительством в конце 1920-х годов и наиболее активно проводившейся в жизнь до начала Великой Отечественной войны в 1941 году.

Ликвидация церковных кладбищ обосновывалась закрытием, перепрофилированием и сносом мест отправления культа. Общегосударственная атеистическая идеология предполагала разрушение христианских святынь, в число которых попадали и погосты. Ведь пока при храмах существовали кладбища, советские люди посещали и стоящие рядом с ними храмы. Декретом СНК от 7 декабря 1918 года «О кладбищах и похоронах» православная церковь и иные конфессии были отстранены от похоронного дела.

С другой стороны, исторически сложившаяся градостроительная структура, включая многочисленные кладбища при храмах, сдерживала развитие быстро растущих в условиях индустриализации городов. В мегаполисах, Москве и Ленинграде, хозяйственники настаивали на сносе не только церковных, но и общегородских кладбищ, чтобы оперативно освоить высвободившиеся территории. Чаще всего на них появлялись парки либо производственные объекты.

Наконец, как и во времена Екатерины II, когда Сенат запретил своим указом 1771 года хоронить покойников в городской черте, власти ссылались на соображения санитарного благоустройства. Принятые в 1920-е годы «Санитарные нормы и правила устройства и содержания кладбищ» запрещали размещать кладбища рядом с общественными зданиями. Поскольку в крупных городах бывшие монастыри использовались для размещения различных учреждений, расположенные в них некрополи подлежали сносу.

Волна перезахоронений

<center>Н. В. Гоголь был перезахоронен в 1931 году на Новодевичьем кладбище. В 1952 году на его могиле появился бюст работы Н. Томского с надписью «от Правительства Советского Союза» (левое фото). И только в 2009 году был восстановлен первоначальный вид захоронения писателя.

</div> </div> Масштабное движение по ликвидации кладбищ было развёрнуто в конце 1920-х годов. Ещё в 1925 году в музей общества «Старый Петербург» начали поступать со Смоленского кладбища Петербурга бронзовые и мраморные скульптурные детали, а также иконостасы закрытых церквей. Часть экспонатов позднее попала в Русский музей, а часть бесследно исчезла.

Массовые работы по «приведению в порядок кладбищ» в Москве начались в 1927—1928 гг. Людям, неравнодушным к отечественной истории, в лучшем случае удавалось выторговать у властей право сохранить отдельные надгробия ввиду их художественной ценности либо разрешение перевезти на музеифицированный некрополь останки выдающихся людей. (Случаи, когда переносили и надгробие, и прах похороненного, встречались редко. Обычно, переносилось либо то, либо другое.)

В частности, в Ленинграде наиболее ценные надгробия переносили в Александро-Невскую лавру — либо на Лазаревское кладбище, которое было объявлено в 1932 году «музеем городской скульптуры» и «некрополем XVIII века», либо на Тихвинское кладбище, которое объявили «некрополем мастеров искусств», либо на Литераторские мостки Волковского кладбища. Туда же перевозили и прах выдающихся людей с Новодевичьего и других кладбищ, предполагавшихся к сносу. Чтобы высвободить место под новые захоронения, старые могилы уничтожали как не представляющие якобы никакой ценности.

Так в 1931 году со Смоленского православного кладбища были перемещены мраморные надгробия начала XIX столетия Е. Б. Кульман работы итальянского мастера А. Трискорни, П. В. Киндякова работы П. Катоцци и другие. В то же время с некоторых монументов снимали скульптурные детали. В общей сложности со Смоленского кладбища с 24 марта по 30 декабря 1931 г. переместили двадцать семь скульптур или их деталей с захоронений: архитекторов и скульпторов А. Д. Захарова, И. П. Мартоса, Б. И. Орловского, Н. С. Пименова, С. С. Пименова, В. И. Демут-Малиновского, П. П. Соколова, Ф. Ф. Щедрина, артистов В. Н. Асенковой, Н. О. Дюра, В. А. Каратыгина, Е. И. Колосовой, художников В. Л. Боровиковского, А. Е. Егорова, А. Г. Варнека, П. А. Федотова, М. Н. Воробьёва, Н. И. Уткина, К. Д. Флавицкого, И. Н. Крамского, И. И. Шишкина, композиторов Д. С. Бортнянского, К. Н. Лядова, драматурга Я. Б. Княжнина, баснописца А. Е. Измайлова, поэта А. С. Хвостова и др. Переносы со Смоленского кладбища по непонятной причине не коснулись деятелей науки. Так или иначе, после переноса памятников возник вопрос, что делать с могилами, безымянное место захоронения неизбежно должно было затеряться. Тогда было решено вместе с переносом памятников перезахоранивать останки наиболее выдающихся, с точки зрения советских историков, деятелей. Таким образом, прах поэтессы Елизаветы Кульман отправился вслед за памятником, который был перевезён в Некрополь мастеров искусств первым. Но чаще всего памятники на могилах перезахоронённых устанавливались новые, без крестов и иной христианской символики, в бесхитростной стилистике социалистического реализма; их легко отличить от оригинальных надгробий по современной орфографии. Так при перезахоронении останков А. Е. Мартынова в Некрополе мастеров искусств выяснилась невозможность переноса со Смоленского кладбища гранитного постамента работы архитектора А. В. Петцольда, украшенного аллегориями театрального искусства, поэтому прах актёра был разлучен с надмогильным памятником.

В Москве национальным пантеоном было объявлено Новодевичье кладбище, куда перевозили прах выдающихся людей (Н. В. Гоголь, Н. М. Языков, С. Т. Аксаков и другие) с монастырских некрополей, предназначенных к уничтожению или «реконструкции». Из числа последних остался относительно нетронутым только некрополь Донского монастыря; именно туда перенесли могилу художника В. Г. Перова. С соседнего же нового Донского кладбища, которое ликвидировать не собирались, останки другого художника, В. А. Серова, перевезли на Новодевичье кладбище. В том же направлении была отправлена урна с прахом В. В. Маяковского. Логика перезахоронений далеко не всегда является очевидной. Например, в Александро-Невской лавре ряд захоронений «перекочевали» с Никольского кладбища на соседнее Тихвинское. Могилу Л. И. Поливанова перенесли из монастыря за стену — на Новодевичье кладбище. Внутри Донского монастыря наиболее ценные памятники из Малого собора были перенесены в Михайловскую церковь. Увозили, как правило, мраморные или бронзовые фигуры, тогда как сами надгробия с эпитафиями оставляли in situ, из-за чего мемориальные группы оказались расчленёнными. Многие художественные детали при транспортировке были утрачены.

Печальная правда подобной концентрации памятников в одном, хотя и мемориальном месте заключается в их отрыве от могил, не говоря уже о том, что все они проектировались для других интерьеров, определявших композицию и, конечно же, особую настроенность того или иного надгробия.

Однако даже перенесение в музей не спасало памятники мемориальной скульптуры от уничтожения. Известны случаи, когда бронзовые скульптуры работы выдающихся мастеров, оказавшиеся в мемориальном некрополе, были сданы музейной администрацией в металлолом.

Зачастую перезахоронение или установка памятника происходили вопреки традициям православного погребения, когда тело покойного укладывалось в могилу изголовием на запад и ногами на восток, а в ногах устанавливался крест или памятник распятием к лицу усопшего.

Ликвидация захоронений

Уничтожение большинства кладбищ, как, например, Ново-Алексеевского, не предполагало вообще никаких консервационных мероприятий. Утрачены могилы выдающихся деятелей со Скорбященского кладбища, включая Н. Ф. Фёдорова и историка Д. И. Иловайского. После реконструкции некрополя Новодевичьего монастыря на месте осталось примерно одно надгробие из двадцати. При принятии решения о сохранении могилы приоритет отдавался «прогрессивным» деятелям науки и культуры, а также декабристам и членам их семей.

Старинные надгробные памятники отправляли на продажу как строительный материал (по 20-30 руб. за штуку). Из них «делали поребрики для тротуаров, но чаще использовали повторно на действующих кладбищах для памятников „среднего класса“ советского общества».

К началу войны в Москве были полностью ликвидированы все кладбища на территории Кремля (чудом удалось спасти останки цариц и царевен из взорванного Вознесенского собора). Разгрому подверглись все монастырские некрополи, кроме Донского, — «уникальные комплексы исторических, мемориальных и художественных памятников». Среди множества уничтоженных кладбищ выделялось своими размерами Дорогомиловское. Заметно сократилось в площади Рогожское старообрядческое кладбище. На месте старинного Лазаревского кладбища проложили улицу Сущёвский Вал.

Среди погибших кладбищ Ленинграда первые места по исторической значимости занимают кладбище Фарфорового завода, Выборгское римско-католическое кладбище, аристократический некрополь Приморской Сергиевой пустыни и огромное Митрофаниевское кладбище, когда-то самое большое в городе.

В ходе реконструкции Волковского кладбища и создания музея «Литераторские мостки» бесследно утрачены или затеряны оказались могилы многих выдающихся петербуржцев, деятелей отечественной истории, науки и культуры: В. Ф. Адлерберг, Е. В. Аладьин, А. П. Башуцкий, П. Я. Башуцкий, П. Г. Бутков, А. Л. Витберг, С. Н. Глинка, И. И. Григорович, П. Ф. Данилов, А. И. Ермолаев, И. В. Забелин, П. В. Злов, П. М. Копьев, К. Н. Лебедев, Д. П. Рунич, С. В. Руссов, А. И. Рыхлевский, Ф. Ф. Сидонский, А. Ф. Смирдин, А. Н. Страннолюбский, А. И. Теребенев, И. И. Теребенев, Д. И. Языков.

В 1930-х годах было уничтожено Старое христианское кладбище в Одессе, на котором со времени основания города было произведено около 200 тысяч захоронений.

Уничтожались не только захоронения, закрывались и сносились также кладбищенские церкви.

Судьба территорий

Основные работы по ликвидации кладбищ были завершены в 1950-е годы. Многие территории, срочно высвобожденные под «массовую жилую и промышленную застройку района», остаются незастроенными, вследствие чего представляют большой интерес для современных застройщиков.

• На месте Дорогомиловского кладбища в XXI веке был выстроен небоскрёб «Башня 2000».
• Территория бывшего Фарфоровского кладбища частично застроена многоквартирными домами, в основном, в 1950-х годах. В 1970 году открыт вестибюль станции метро Ломоносовская. На территории бывшего кладбища располагаются также Виноградовский сквер и Ломоносовский сад, в последнем верующие хотят восстановить снесённый Свято-Духовский храм.
• На части территории уничтоженного (осталось два надгробия) Выборгского римско-католического кладбища в Санкт-Петербурге — самого большого католического кладбища не только в городе, но и в России (на нём было захоронено около 40 тыс. человек) — приход храма Посещения Пресвятой Девой Марией Елизаветы планирует разбить сквер. По территории кладбища в 1931—1933 годах было проложено продолжение Минеральной улицы. К концу 1970-х годов бóльшую часть территории кладбища заняли промышленно-хозяйственные здания и сооружения.
• Планам застройки территории Митрофаньевского кладбища противостоит общественная организация — Митрофаниевский союз, которая обращает внимание на неэтичность возведения жилой и коммерческой недвижимости «на костях предков».

Напишите отзыв о статье "Ликвидация кладбищ в СССР"

Примечания

Литература

• Кобак А. В., Пирютко Ю. М. Исторические кладбища Санкт-Петербурга. — Издание второе. — М.-Спб.: Центрполиграф, 2011. — 797, [3] с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-227-02688-0.

Отрывок, характеризующий Ликвидация кладбищ в СССР

– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.