Уничтожение ордена иезуитов

Уничтожение ордена иезуитов — изгнание иезуитов из католических стран Европы и их колоний, расформирование общества Иисуса (ордена иезуитов) и гонения на бывших членов ордена во второй половине XVIII века. Упразднение ордена было вызвано политическими и экономическими, а не внутрицерковными, богословскими либо другими, причинами.

Оппозиция иезуитам дворов великих католических монархов Европы (Испанской империи, Франции, Португальской империи) вынудила папу Климента XIV в 1773 году упразднить орден, в течение двух веков бывший опорой папства и основной силой контрреформации; в результате иезуиты были изгнаны также из Пармского герцогства, обеих Сицилий, земель Мальтийского ордена.

Изгнание иезуитов рассматривается в качестве одного из первых проявлений нового светского духа времени эпохи Просвещения, получившего наибольшее выражение в антиклерикализме Великой французской революции.

Предпосылки

К середине XVIII века иезуиты приобрели в Европе репутацию политических интриганов и экономических эксплуататоров. Они расценивались своими противниками как склонные вмешиваться во внутригосударственные дела через свои тесные связи с влиятельными членами королевских дворов. В качестве мотивации иезуитов назывались жадность, особые интересы их ордена и отстаивание интересов папства. Орден накопил немалое влияние и богатство, на 1750 год в нем состояло 22787 членов, орден имел 381 резиденцию, 669 коллегий, 176 семинарий и 223 миссии.

Во многих странах Европы, включая Испанию, Португалию и Францию, образовались настоящие антииезуитские партии, стремящиеся к укреплению власти «просвещённых» королей. Среди выдвигавшихся требований были ограничение политического и экономического влияния ордена, лишение иезуитов монопольного права на влиятельную должность королевского исповедника..

Монархи многих, прежде всего католических, европейских государств становились всё подозрительнее к тому, что они воспринимали как грубое вмешательство в их дела со стороны иностранной компании. Изгнание иезуитов несло для монархов дополнительное преимущество в виде возможности изымать имущество, доходы от торговли и накопленное богатство ордена.

Роспуск ордена послужил решению клубка политических противоречий между странами Европы, начиная с территориальных споров между Францией и Португалией в 1750 году. В 1758 году португальское правительство воспользовалось ослаблением папы Бенедикта XIV и изгнало иезуитские редукции со своих земель в Америке, после подавления вспыхнувшего конфликта орден был официально изгнан в 1759 году. В 1762 году французский суд вынес решение против общества Иисуса в большом деле о банкротстве под давлением целого ряда групп — как изнутри Церкви, так и светской интеллигенции, а также лично мадам Помпадур. Австрия и обе Сицилии издали указы против ордена в 1767 году.

На папское решение упразднить орден повлияла политическая необходимость примирения с Бурбонами. Результатом уничтожения иезуитского ордена стало примирение с римским престолом католических держав, возвращение церковных владений, захваченных Францией и Неаполем при Клименте XIII и восстановление папского суверенитета над Авиньоном и Беневенто.

В Португалии

Португалия была первым государством, выступившим против ордена иезуитов. По Мадридскому договору 1750 года между Испанией и Португалией, земли на восточном берегу реки Уругвай были переданы Португалии. Живущие в иезуитских миссиях на этих землях индейцы гуарани под предводительством иезуитов начали партизанскую войну против португальских властей. Началось следствие, но еще до его завершения, в 1758 году, состоялось покушение на португальского короля Иосифа I. Иезуитов обвинили в соучастии и 3 сентября 1759 года под влиянием противника иезуитов министра Помбаля был принят королевский эдикт. Деятельность ордена на земле Португальской Империи была запрещена, члены ордена были изгнаны из пределов Португалии в Папскую область.

Послание Dominus ac Redemptor

21 июля 1773 года было издано папское послание (бреве) Dominus ac Redemptor Noster. Послание упраздняло монашеский орден иезуитов и подробно мотивировало эту меру. Имущество подлежало конфискации в пользу светских властей. Иезуиты были присоединены к приходскому клиру. Последний генерал ордена Лоренцо Риччи, не желавший реформ ордена и заявлявший: «Sint ut sunt aut non sint» (с лат. — «Пусть будет как есть, или не будет вовсе»), был заточён вместе со своим заместителем в римскую крепость св. Ангела, где и умер в 1775 году.

Климент был уверен, что иезуиты лишат его жизни за уничтожение их ордена; действительно, он вскоре умер, и современники были убеждены, что его отравили иезуиты.

Дальнейшая судьба ордена

В России

После роспуска общества в Европе и первого раздела Речи Посполитой двести один иезуит в четырёх колледжах и двух резиденциях польских и литовских областей оказался на территории Российской империи под покровительством Екатерины II. Последняя, по доставке в Польшу в сентябре 1773 года папского послания, повелела считать его несуществующим.

В других странах

По различным причинам орден продолжил своё существование в некоторых некатолических странах: в Китае и в Индии, где сохранилось несколько миссий, в Швейцарии и в Пруссии. Общество болландистов перебралось из Антверпена в Брюссель, где было запрещено властями к 1788 году.

Возрождение ордена

Упразднение общества Иисуса продолжалось сорок лет. В 1801 году папа Пий VII официально разрешил существование общества, но только на территории России. Орден был восстановлен в 1814 году. Первым генералом возрождённого ордена стал российский иезуит Фаддей Бжозовский.

Ссылки

• Климент - римские папы и антипапы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

• Рашкова Р.Т. Католицизм. 2007

Отрывок, характеризующий Уничтожение ордена иезуитов

– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.