Унсет, Сигрид

Сигрид Унсет
Sigrid Undset
Дата рождения:	20 мая 1882(1882-05-20)
Место рождения:	Калуннборг, Дания
Дата смерти:	9 июня 1949(1949-06-09) (67 лет)
Место смерти:	Лиллехаммер, Норвегия
Гражданство:	Норвегия
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1907-1939
Направление:	реализм
Жанр:	исторический роман
Премии:	Нобелевская премия по литературе (1928)

Сигрид Унсет (норв. Sigrid Undset; 20 мая 1882, Калуннборг, Дания — 10 июня 1949, Лиллехаммер, Норвегия) — норвежская писательница, лауреат Нобелевской премии 1928 года. В её честь назван кратер Унсет на Венере.

Биография

Юность и начало литературной карьеры

Сигрид Унсет родилась в Каллундборге в Дании на острове Зеландия. Отец её — известный археолог Ингвалл Унсет, крупнейший в Норвегии специалист по железному веку и талантливый писатель, был норвежцем, мать — Шарлотта Гют-Унсет — датчанкой. Уже через два года семья переехала в Норвегию. Там в Христиании (ныне Осло) прошли детство и юность Сигрид. Сама она считала себя норвежкой, с раннего детства у девочки воспитывали любовь к норвежским сказкам, преданиям, большую роль в воспитании играл отец. Сигрид бывала у отца в Историческом музее, знакомилась с экспонатами. Счастливые годы детства писательница впоследствии описала в автобиографическом романе «Одиннадцать лет» (1934). В 1893 году после тяжёлой болезни Ингвалл Унсет умер. Это событие круто изменило жизнь семьи. Вдова с тремя детьми вынуждена была существовать на скудную пенсию.

Сигрид мечтала о занятиях искусством, литературой, хотела стать художницей и часто с карандашом в руках бродила по старинным улицам Христиании. Сохранились зарисовки и наброски этих лет. Однако девушке пришлось поступить в Коммерческое училище, где готовили секретарей. Свыше 10 лет (1898—1908) она служила в отделении «Всеобщей компании электричества» в Осло клерком, ей приходилось заниматься глубоко чуждым её творческой натуре делом. Сигрид не любила свою работу и, чтобы не впасть в отчаяние, писала стихи, обдумывала план романа из истории норвежского средневековья. Мать поддерживала Сигрид, она советовала правдиво записывать всё, что та видит.

Первые книги Унсет отличались достаточно точным изображением будней женщины на службе и в семейной жизни. В частности, роман «Фру Марта Оули» (1907), принесший Унсет первую известность, и книга новелл «Счастливый возраст» (1908).

После успеха первых книг, Унсет получила государственную стипендию, которая позволила ей в 1909 году оставить надоевшую службу. В том же году появляется первый исторический роман Унсет «времен старых и кровавых дней» — «Сага о Вигдис и Вига-Льоте» (1909), в котором писательница исторически достоверно описывает средневековый быт около 1000 года. В целом эта книга является плодом фантазии писательницы, она лишь имитирует древнюю сагу, особенно в развитии темы любви-ненависти.

В 1910 году Унсет совершает путешествие в Рим. Вернувшись, издает сборник стихов «Юность» (1910) и роман «Йенни» (1911), имевший громадный успех, привлёкший к себе исключительное внимание читающей публики. Смелое и правдивое изображение сексуальных отношений в романе стало предметом бесконечных дискуссий. В романе показана судьба женщины (художницы Йенни), мятущейся в поисках большой подлинной любви.

В 1912 году Унсет выходит замуж за художника Андерса Сварстада. Её семья быстро растет. В 1913 году появляется сын Андерс Кастус, позднее сын Ханс Бенедикт и дочь Марен Шарлотта. Но писательница продолжает плодотворно трудиться. В 1913 году выходит сборник рассказов «Обездоленные», а в 1914 — большой роман «Весна», повествующий о сложной жизни женской души, столкновении романтических мечтаний с обыденной прозой жизни. В этом же ключе написаны и сборники новелл «Осколки зеркала тролля» (1917), «Мудрые девы» (1918) и сборник стихов «Весенние облака» (1921).

Круг героев Унсет раннего периода её творчества — это маленькие, незаметные, скромные, «обездоленные» городские труженицы и труженики: конторские служащие (быт которых Унсет отлично знала), модистки, средняя городская полуинтеллигенция. Их образы нарисованы автором правдиво, с большой художественной силой. Унсет мастерски изображает психологию своих героинь, которые ведут отчаянную борьбу за право жить, чувствовать, любить и ненавидеть не так, как им предписывают общество и буржуазная мораль, а так, как этого хочется им самим. Но Унсет не удовлетворяется описанием борьбы современных ей городских «мелких» женщин, она стремится найти женщину, способную на сильнейшие чувства, целиком захватывающие её существо, женщину, вступающую в борьбу с традициями и порядками, на которые ещё никто не покушался.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Вершина творческого успеха

В 1919 году Унсет с семьей поселяется в Лиллехаммере, расположенном в 130 км севернее Христиании. В усадьбе Бьёркебек (Березовый ручей) начинается новый, самый плодотворный период жизни и творчества писательницы. Она возвращается к своей давнишней мечте написать роман из истории норвежского средневековья, но при этом реалистически изобразить в нём судьбу незаурядной женщины, её борьбы за эмансипацию и личное счастье. Такую героиню Унсет находит не в современной, а в средневековой Норвегии. Так возникает центральное произведение Унсет — историческая трилогия «Кристин, дочь Лавранса», состоящая из трех романов «Венец» (1920), «Хозяйка» (1921) и «Крест» (1922).

Роман поразил современников своим совершенством. При скрупулезном исторически достоверном изображении жизни и быта норвежцев между 1310 и 1349 годами, писательнице удалось создать психологическую и философскую драму, в центре которой — судьба главной героини Кристин. Она выступает в романе как носительница индивидуального личностного начала, она противопоставляет требованиям общины, рода, своё индивидуальное чувство. Добившись реализации своих мечтаний вопреки устоям общества, Кристин сталкивается с оборотной стороной свободы — ответственностью за принятые решения. В финале трилогии героиня находит счастье и спокойствие в самопожертвовании.

К этой трилогии и хронологически, и тематически примыкает дилогия «Улав, сын Аудуна из Хествикена» (1925) и «Улав, сын Аудуна, и его дети» (1927). Главный герой дилогии, Улав, так же как и Кристин — представляет собой самодостаточную личность, вынужденную сосуществовать в средневековой среде, зачастую отказываясь следовать обычаям рода (в частности, прощает изменившую ему невесту) и до конца своих дней вынужден расплачиваться за это принятое однажды индивидуалистическое решение.

Исторические романы Унсет, поднимавшие психологические и философские проблемы, близкие читателям XX века, и при этом блестяще рисующие исторический средневековый фон, были восторженно приняты критиками и публикой.

В 1928 году Унсет была удостоена Нобелевской премии по литературе «за совершенное описание норвежского средневековья».

Финансовые средства, которые Унсет получила как лауреат Нобелевской премии, она потратила на благотворительные цели (стипендии для одаренных детей — 80 тысяч крон; создание школ для детей из бедных католических семей Норвегии — 60 тысяч крон; поддержка молодых норвежских писателей — 60 тысяч крон).

Поздний период жизни и творчества

После 1928 года Унсет возвращается к современной теме в романах «Гимнадемия» (1929) и «Неопалимая купина» (1930), пишет романы о супружеской жизни «Ида Элизабет» (1932) и «Верная жена» (1936), но большого успеха они не приносят, как и роман из истории Норвегии XVIII века «Мадам Дортея» (1939).

В 1930-е годы Унсет занялась общественной и публицистической деятельностью, полемикой по религиозным вопросам. Она перешла в католичество и стала в ряды его апологетов. Кроме того Унсет интересовалась детским кукольным театром и древненорвежскими сагами, переводами которых и занималась. В 1935 году Унсет возглавила Союз норвежских писателей. Она активно выступает против фашистских и нацистских режимов, возглавляет в 1935 году кампанию за присуждение Нобелевской премии мира узнику гитлеровского концлагеря публицисту Карлу фон Осецкому.

В 1934 году Унсет выпустила в свет новый роман «Одиннадцать лет», являющийся скорее художественно-оформленными мемуарами. В романе описывается жизнь и переживания девочки. Критика признает за Унсет ряд заслуг в дальнейшем развитии норвежского литературного языка («риксмола»).

После начала советско-финской войны (1939—1940) Унсет продала свою нобелевскую медаль за 25 тысяч крон и передала все вырученные деньги для помощи финским детям. Также она приютила у себя в доме трёх финских детей-беженцев.

В апреле 1940 года нацисты оккупировали Норвегию. Спасаясь от них, Унсет на лыжах уходит в нейтральную Швецию, где узнаёт, что её старший сын убит во время боёв с немцами. С сыном Хансом Бенедиктом (дочь умерла ранее от тяжёлой болезни, с мужем Сигрид разошлась в 1925 году) писательница через территорию СССР эмигрирует в США.

Здесь она пишет «Возвращение в будущее» (1942) и «Счастливые дни» (1942) — романы мемуарного характера, в которых содержится призыв бороться с фашизмом. В романе «Возвращение в будущее» (Tilbake til fremtiden) содержится подробное описание СССР, увиденного глазами Унсет, и в первую очередь городов Москва и Владивосток.

В 1945 году Унсет возвратилась на родину. Последние годы жизни провела в Лиллехаммере, где и похоронена.

Сочинения

Романы

• Фру Марта Оули (Fru Marta Oulie, 1907).
• Сага о Вигдис и Вига-Льоте (Fortællingen om Viga-Ljot og Vigdis, 1909).
• На рассвете (I grålysningen, 1911; опубликован в 1968).
• Йенни (Jenny, 1911).
• Весна (Vaaren, 1914).
• Кристин, дочь Лавранса (Kristin Lavransdatter, 1920-22): Венец (Kransen, 1920); Хозяйка (Husfrue, 1921); Крест (Korset, 1922).
• Улав, сын Аудуна из Хествикена (Olav Audunssøn i Hestviken, 1925).
• Улав, сын Аудуна, и его дети (Olav Audunssøn og hans barn, 1927).
• Гимнадемия (Gymnadenia, 1929).
• Неопалимая купина (Den brændende busk, 1930).
• Ида Элизабет (Ida Elisabeth, 1932).
• Одиннадцать лет (Elleve aar, 1934).
• Верная жена (Den trofaste hustru, 1936).
• Мадам Дортея (Madame Dorthea, 1939).
• Возвращение в будущее (Tilbake til fremtiden, 1942, опубликован в 1945).
• Счастливые дни (Lykkelige dager, 1942, опубликован в 1947).
• Сигурд и его храбрые друзья. (Sigurd og hans tapre venner, 1943, опубликован в 1955).
• Двенадцать лет (Tolv år, не окончен, 1998).

Сборники новелл

• Счастливый возраст (Den lykkelige alder, 1908).
• Обездоленные (Fattige skjebner, 1912).
• Мудрые девы (De kloge jomfruer, 1918).
• Осколки зеркала тролля (Splinten av troldspeilet, 1917).
• Мир на Земле (Fred på jorden, 1992).

Эссе и культурно-исторические работы

• Рассказы о короле Артуре и рыцарях круглого стола (Fortællinger om kong Artur og ridderne av det runde bord, 1915).
• Три сестры (Tre søstre, 1917)
• Двенадцать пунктов (Et kvindesynspunkt, 1919).
• Жизнь, смерть и чудеса Святого Хальварда (Sankt Halvards liv, død og jærtegn, 1925).
• Католическая пропаганда (Katholsk propaganda, 1927).
• Этапы (Etapper, 1929).
• Святой Олаф, король Норвегии (Hellig Olav, Norges konge, 1930).
• Вехи (Etapper. Ny række, 1933).
• Два европейских святых (To europeiske helgener, 1933).
• Норвежские святые (Norske helgener, 1937).
• Автопортреты и пейзажи (Selvportretter og landskapsbileder, 1938).
• Монашество. Паломничество. Приходская церковь (Klosterliv. På pilegrimsferd. Sognekirken, 1939).
• Екатерина Сиенская (Caterina av Siena, 1951).
• Статьи и речи военных лет (Artikler og taler fra krigstiden, 1952).
• Стен Стенсен Блихер (Sten Steensen Blicher (kulturhistorie), 1957).
• Письма (Kjære Dea, 1979).

Стихотворения

• Юность (Ungdom, 1910).
• Весенние облака (Vårskyer, 1921).

Для детей

• К востоку от Солнца и к западу от Луны (инсценировка для детского театра) (Østenfor sol og vestenfor måne, 1927, опубликована в 1959).
• Принцесса Синей Горы (Prinsessene i Berget det blå, 1928, опубликована в 1973).

Издания сочинений в русском переводе

• Ундсет С., Йенни, пер. М. П. Благовещенской, изд. «Северные дни», М., 1917.
• Фру Марта Оулие, Повесть, в кн.: «Фиорды», сб. 6, СПБ, 1910.
• Тьодольф, пер. М. Полиевктовой. Москва: Библиотека "Огонёк" : Акционерное издательство "Огонёк", 1927
• Весна, пер. Е. Н. Благовещенской, изд. «Время», Ленинград, 1928.
• Обездоленные, пер. М. М. Дьяконова, Гиз, Москва — Ленинград, 1928.
• Унсет С., Кристин, дочь Лавранса, Роман. Послесловие Н. Я. Рыковой, гос. изд. «Художественная литература», Л., 1935 [первая часть трилогии].
• Кристин, дочь Лавранса. — Т. 1-3. — М., 1962.
• Улав, сын Аудуна из Хествикена. — М., 1978.
• Сага о Вигдис и Вига-Льоте // Девы битв. — М., 1996.
• Йенни. — СПб, 1994.
• Мадам Дортея. — М., 2000.
• Возвращение в будущее. — М., 2003.
• Фру Марта Оули. Весна. — М., 2003.
• Улав, сын Аудуна, и его дети. — СПб, 2004.

Литература

• «Вестник иностранной литературы», М. — Л., 1928, № 9, стр. 157 и № 12, стр. 139.
• Металлов Я., Бунт человеческого духа, «Художественная литература», М., 1935, № 12.
• Немеровская О., Сигрид Унсет. «Кристин, дочь Лавранса», «Звезда», Л., 1935, № 12.
• Слапгарн, Сигурн. Сигрид Унсет, королева слова. — М., 2009.

Экранизации

• 1995 — Кристин дочь Лавранса / Kristin Lavransdatter — реж. Лив Ульман (Швеция, Норвегия, Германия)

Ссылки

• [lib.ru/INOSTRHIST/UNSET_S/ Сигрид Унсет] в Библиотеке Максима Мошкова
• [www.nobel.se/literature/laureates/1928/ Сигрид Унсет на сайте Нобелевской премии]
• [www.kirjasto.sci.fi/undset.htm Биография] (англ.)

Отрывок, характеризующий Унсет, Сигрид

И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.