Эванс, Уокер

Уокер Эванс
Walker Evans
Уокер Эванс в 1937 году
Место рождения:	Сент-Луис, Миссури, США
Гражданство:	США США
Место смерти:	Нью-Хейвен, Коннектикут, США

Уокер Эванс (англ. Walker Evans; 1903, Сент-Луис — 1975, Нью-Хейвен) — американский фотограф, известный за свою работу на Администрацию по защите фермерских хозяйств во времена Великой депрессии. Значительная часть работ Эванса — это использование большого формата, 8×10 дюймовой камеры. Он писал, что его задача как фотографа состояла в том, чтобы сделать фотографии, которые являются «грамотными, авторитетными, трансцендентными». Многие из его работ находятся в постоянной коллекции музеев, и выставлялись, например в музее искусств Метрополитен.

Биография

Родился в Сент-Луисе, штат Миссури, в обеспеченной семье, окончил Академию Филлипса в Андовере, штат Массачусетс. В течение года изучал литературу в Колледже Вильямса. После годового отдыха в Париже, Эванс вернулся в Соединенные Штаты и присоединился к литературным и художественным массам в Нью-Йорке. Джон Чивер, Харт Крейн, и Линкольн Кирстейн были в числе его друзей.

Запуганный трудностями написания прозы, Эванс обратился к фотографии в 1930 году. В 1933 году он фотографировал на Кубе, выполняя задание писателя Карлетона Билса для его книги «Преступление Кубы». Эванс фотографировал восстание против диктатора Херардо Мачадо.

В 1935 году Эванс потратил два месяца на фиксированную фотографическую кампанию для Администрации по переселения (RA) в Западной Виргинии и Пенсильвании. С октября, он продолжает делать фотографии для RA, а затем и для Администрация по защите фермерских хозяйств (FSA), главным образом в южных штатах.

Ещё, работая на «Администрацию по защите фермерских хозяйств» Уолкер Эванс начал публиковаться в журнале «Fortune». В 1941 году по поручению журнала он сделал фоторепортаж о заводах и фабриках по производству оружия и другого военного снаряжения. В своих фотографиях Эванс сумел показать сложный, но привлекательный образ американского рабочего времен Второй мировой войны. Фотограф продолжал работать в «Fortune» до 1965 года.

Три семьи, возглавляемые Бадом Филдзом, Берроузом Флойдом и Фрэнком Тинглом, проживали в Уезде Халэ, города Акрон, штата Алабама, и владельцы земли, на которых работали семьи рассказал им о том, что Эванс был «советским агентом», хотя Элли Майя Берроуз, жена Флойда, вспоминает об этом позднее, в ходе её бесед. Фотографии Эвана сделали эти семьи иконами Великой депрессии — эры горя и нищеты. Много лет спустя, некоторые из потомков этих семей, утверждали, что они были представлены в ложно незавидном свете фотографиями Эвана. В сентябре 2005, Fortune повторно посетило Уезд Халэ и потомков этих трех семей для 75-й годовщины выпуска.

Эванс продолжал свою работу на FSA до 1938. В тот год состоялась выставка Уокер Эванс: Американские фотографии. Она прошла в Музее современного искусства в Нью-Йорке. В этом музее это была первая выставка, посвященная работе одного фотографа. Каталог включал сопровождающее эссе Лайнколна Кирстеина, которому Эванс оказал поддержку в его ранние дни в Нью-Йорке.

В 1938, Эванс также сделал первые фотографии в нью-йоркском метро камерой, скрытой в его пальто. Они были бы собраны в книгу, вышедшую в 1966 под названием «Многие Зовут.» В 1938 и 1939, Эванс работал с Элен Левитт.

Были предположения, что Эванс был вдохновением портретов Энди Уорхола, после публикации 'Портретов в Подземке" в Harper's Bazaar в марте 1962. Эванс начал экспериментировать с автопортретами из фотокабины в Нью-Йорке в 1929, используя их, чтобы отделить его собственное артистическое присутствие от его образов, жаждущий истинную объективность того, что он позже описал как «окончательная чистота рекордного метода.»

Эванс, как и Анри Картье-Брессон, редко тратил время на тёмную комнату, печатая фотографии из собственных негативов. Он только лишь контролировал печать большинства его фотографий, иногда прилагая рукописные примечания к негативам с инструкциями о некоторых особенностях печати.

Эванс был страстным читателем и автором, и в 1945 стал штатным сотрудником в Time. Вскоре он стал редактором в журнале Fortune. Также он стал профессором фотографии на факультете графического дизайна в Йельской Университетской Школе Искусства (прежде Йельская Школа Искусства и Архитектуры).

В 1971, Музей Современного Искусства организовал дальнейшую выставку его работы, названной просто Волкер Эванс.

Эванс умер в Нью-Хейвене, Штате Коннектикут, в 1975.

Оборудование и технология Эванса

Подход Эванса, в основном с использованием камеры 8×10, был основательным и методическим. Все его композиции тщательно продуманы и не допускают малейшей случайности или излишней эмоциональности. Детализация на отпечатке очень четкая и облагораживает даже самый скромный предмет. Его лучшие работы наполненные знаками и символами повседневной жизни, отражают глубокое уважение к обычному американцу.

Литература

• Rathbone, Belinda (2002). Walker Evans: A Biography. Thomas Allen & Son Ltd.. ISBN 0-618-05672-6.
• Storey, Isabelle (2007). Walker’s Way: My Years With Walker Evans. powerHouse Books. ISBN 978-1-57687-362-5.
• Hambourg, Maria Morris; Jeff Rosenheim, Douglas Eklund, Mia Fineman (2000). Walker Evans. Princeton University Press / The Metropolitan Museum of Art. ISBN 0-691-11965-1.
• Rosenheim, Jeff; Douglas Eklund. in Alexis Scwarzenbach: Unclassified: A Walker Evans Anthology, Maria Morris Hambourg, Scalo The Metropolitan Museum of Art. ISBN 3-908247-21-7.
• Leicht, Michael (2006). Wie Katie Tingle sich weigerte, ordentlich zu posieren und Walker Evans darüber nicht grollte. transcript Verlag, Bielefeld. ISBN 3-89942-436-0.
• Гавришина О. "Теперь восхвалим славных мужей…": понятие о «повседневности» в фотографии Уокера Эванса// Неприкосновенный запас, 2007, № 4 (54)

Ссылки

• [www.loc.gov Официальная библиотека конгресса США, где находятся многие работы Эванса]^{[уточните ссылку]}
• [afterwalkerevans.com/ «После Уокера Эванса»]  (англ.) — сайт, созданный Майклом Мандибергом

Отрывок, характеризующий Эванс, Уокер

Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.