Бири, Уоллес

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Уоллес Бири»)
Перейти к: навигация, поиск
Уоллес Бири
Wallace Beery

Студийная фотография 1940-х годов
Дата рождения:

1 апреля 1885(1885-04-01)

Место рождения:

Канзас-Сити, США

Дата смерти:

15 апреля 1949(1949-04-15) (64 года)

Место смерти:

Беверли-Хиллз, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актёр

Карьера:

1913—1949

Уоллес Фицджеральд Бири (англ. Wallace Fitzgerald Beery, 1 апреля 1885 — 15 апреля 1949) — американский актёр, лауреат премии «Оскар». За свою карьеру, длившуюся около сорока лет, Бири появился почти в 250 фильмах.





Биография

Юные годы

Уоллес Фицджеральд Бири родился в Канзас-Сити в апреле 1885 года. Его двое старших братьев, Ной Бири ст. и Ной Бири мл., так же стали актёрами. В 16 лет он убежал из дома и нашёл себе работу в цирке, в качестве помощника дрессировщика слона. Уже спустя два дня он покинул цирк, после того как его поцарапал леопард. После этого Бири перебрался в Нью-Йорк, где стал выступать в качестве певца в комедийной оперетте, а вскоре дебютировал на Бродвее.

В 1913 году он переехал в Чикаго, где состоялся его кинодебют в немом фильме на студии «Essanay Studios». После того как студия переместилась в Калифорнии, Бири так же сменил место жительства. Среди его киноролей часто были злодеи и бандиты, среди которых Панчо Вилья, которого он сыграл дважды — в немом фильме «Патрия» в 1917 года, а затем в хите «MGM» «Вива Вилья!» в 1934 году. В 1920-х заметными были его роли в фильмах «Последний из могикан» (1920), «Робин Гуд» (1922) и «Затерянный мир» (1925).

В 1916 году Уоллес Бири женился на актрисе Глории Свенсон, брак с которой продлился всего три года, и распался из-за пристрастия Бири к алкоголю и побоев супруги. За годы супружеской жизни они дважды появились вместе на киноэкранах. В 1924 году актёр женился на Рите Гилман, вместе с которой удочерил племянницу супруги, но в 1939 году их брак распался.

Успех в кино

С началом эры звукового кино Уоллесу Бири не составило трудностей успешно продолжить свою карьеру и далее, благодаря его грубому протяжному голосу, который заинтересовал продюсера Ирвинга Талберга со студии «MGM». В 1930 году, за роль в фильме «Казённый дом», Бири был номинирован на «Оскар», а два года спустя удостоился этой награды Американской киноакадемии за роль в спортивной драме «Чемпион» (1931). В 1934 году за роль Панчо Вильи в фильме «Вива Вилья!» актёр удостоился золотой медали на Венецианском кинофестивале.

В 1930-х Бири исполнил ещё ряд успешных ролей, среди которых Прайсинг в драме «Гранд-отель» (1932) с Гретой Гарбо и Джеймси Макардл в приключенческой мелодраме «Китайские моря» (1935) с Кларком Гейблом и Джин Харлоу. В те годы актёр входил в десятку самых высокооплачиваемых звёзд Голливуда. Одно время в его контракте с «MGM» указывалось, что ему будут платить на 1$ больше, чем любому другому актёру, что делало его самым высокооплачиваемым актёром студии.

В 1937 году Уоллес Бири оказался втянут в историю с гибелью популярно американского комика Теда Хили. Как утверждалось, Бири, а также продюсер «MGM» Альберт Брокколи и гангстер Пэт ДиЧикко, избили Хили до смерти 21 декабря того года. По распоряжению главы «MGM» Луиса Б. Майера, Уоллес Бири, как наиболее ценный свидетель, вскоре после этого был отправлен в четырехмесячную командировку в Европу,[1] а студия в то время пустила слух о причастности к убийству трёх студентов. Всё же эта версия никогда не была официально подтверждена и до сих пор остаётся домыслом журналистов.

Уоллес Бири в кругу кинематографистов слыл тяжело характерным актёром. Джеки Купер, который будучи ребёнком снялся в нескольких фильмах с ним, называл его Бири «большое разочарование», и обвинял актёра в частых попытках спровоцировать его, или вовсе сорвать съёмки сцен с ним, якобы из-за ревности к его успеху.[2] Маргарет О’Брайен, которая в детстве так же снималась с Бири, призналась позже, что была вынуждена искать защиты от Бири у членов съёмочной команды, потому что актёр часто щипал её.[3]

Уоллес Бири продолжал много сниматься в кино на протяжении всех 1940-х годов, хотя к концу десятилетия его карьера постепенно пошла на спад. Актёр скончался от сердечного приступа в своём доме в Беверли-Хиллз в апреле 1949 года, спустя две недели после своего 64-го дня рождения. Его вклад в киноиндустрию был отмечен звездой на Голливудской аллее славы.

Избранная фильмография

Награды

Напишите отзыв о статье "Бири, Уоллес"

Примечания

  1. Ile de France passenger list, p. 117, line 9, Microfilm roll T715_6140
  2. Cooper, Jackie. Please Don’t Shoot My Dog. Morrow, 1980, pp. 54-61. ISBN 0-688-03659-7
  3. Private Screenings: Child Stars|date=March 2009

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бири, Уоллес

Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.