Уильям, Уоррен
Поделись знанием:
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
(перенаправлено с «Уоррен Уильям»)
| Уоррен Уильям | |
| Warren William | |
 Уоррен Уильям в фильме «Снова прощай» (Goodbye Again) (1933) | |
| Имя при рождении: |
Уоррен Уильям Крек |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: |
Голливуд, Калифорния, США |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Уоррен Уильям (англ. Warren William; 1894—1948) — американский актёр театра и кино.
Биография
Уоррен Уильям Крек родился 2 декабря 1894 года в городе Эйткин (штат Миннесота). Имел сильное внешнее сходство с известным актёром Джоном Берримором, что отчасти повлияло на выбор его карьеры. Учился в Американской академии драматических искусств (American Academy of Dramatic Arts). В 1931 году покинул Бродвей и переехал в Голливуд. Носил прозвище «Король Pre-Code Hollywood». Его амплуа было различные аморальные дельцы, адвокаты и прочие «бессердечные личности», в том числе Сэм Спейд.
Первым (в 1934 году) на широком экране исполнил роль Перри Мейсона в экранизациях произведений Эрла Стэнли Гарднера.
В 1923 году женился на Хелен Барбаре Нельсон (Helen Barbara Nelson), женщине старше его на семнадцать лет, но которая, тем не менее, пережила его. Уоррен Уильям скончался 24 сентября 1948 года на 54-м году жизни от миеломной болезни.
Удостоен звезды (1559 Vine Street) на Голливудской «Аллее славы»[1].
Избранная фильмография
- 1923 — / Plunder — мистер Джонс
- 1927 — В двенадцати милях / Twelve Miles Out (эпизод)
- 1931 — Честь семьи / Honor of the Family — капитан Борис Бэрони
- 1931 — / Under 18 — Реймонд Хардинг
- 1932 — Мундштук / The Mouthpiece — Винсент Дэй
- 1932 — Чёрная лошадь / The Dark Horse — Хэл Самсон Блейк
- 1932 — Души небоскрёбов / Skyscraper Souls — Дэвид Дуайт
- 1932 — Трое в паре / Three on a Match — Роберт Кирквуд
- 1932 — / The Match King — Пол Кролл
- 1933 — Снова прощай / Goodbye Again — Кеннет Биксби
- 1933 — Вход только для сотрудников (англ. Employees' Entrance) — Курт Андерсон
- 1933 — Золотоискатели 1933 года / Gold Diggers of 1933 — Лоренс Бредфорд
- 1933 — Леди на один день / Lady for a Day — пижон Дейв
- 1934 — Верхний мир / Upper World — Александр Стрим
- 1934 — Дело о воющей собаке / The Case of the Howling Dog — Перри Мейсон (Perry Mason)
- 1934 — Клеопатра / Cleopatra — Юлий Цезарь
- 1934 — Имитация жизни — Imitation of Life — Стивен Арчер
- 1935 — / Living on Velvet — Уолтер Притчем
- 1935 — Дело о любопытной новобрачной / The Case of the Curious Bride — Перри Мейсон
- 1935 — Дело о счастливых ножках / The Case of the Lucky Legs — Перри Мейсон
- 1935 — Вдова из Монте-Карло / The Widow from Monte Carlo — Аллан Чепстоу
- 1935 — Не ставь на блондинок / Don’t Bet on Blondes — Оскар Оуэн
- 1936 — Сатана встречает леди / Satan Met a Lady — Тед Шейн (Сэм Спейд)
- 1936 — Дело о бархатных коготках / The Case of the Velvet Claws — Перри Мейсон
- 1936 — Мэй Уэст навсегда / Go West, Young Man — Морган
- 1937 — Светлячок / The Firefly — полковник Рушемон
- 1937 — Мадам Икс / Madame X — Бернар Флюруа
- 1938 — Жёны под подозрением / Wives Under Suspicion — прокурор Джим Стоуэлл
- 1939 — / The Lone Wolf Spy Hunt — «Одинокий волк» (Lone Wolf)
- 1939 — Человек в железной маске / The Man in the Iron Mask — д’Артаньян
- 1940 — Лиллиан Расселл / Lillian Russell — бизнесмен Джесс Льюисон (Jesse Lewisohn)
- 1940 — Аризона / Arizona — Джефферсон Картерет
- 1941 — Зов диких гусей / Wild Geese Calling — Блэки Бедфорд
- 1941 — Секреты Одинокого волка / Secrets of the Lone Wolf — «Одинокий волк»
- 1941 — Человек-волк / The Wolf Man — доктор Ллойд
- 1942 — Контрразведка / Counter-Espionage — «Одинокий волк»
- 1945 — Странная иллюзия / Strange Illusion — Бретт Кёртис
- 1946 — Страх / Fear — капитан Бьюрк, полицейский
- 1947 — Личные дела милого друга / The Private Affairs of Bel Ami — Ларош-Матью
Напишите отзыв о статье "Уильям, Уоррен"
Примечания
- ↑ [www.hollywoodusa.co.uk/walkoffamestarlocations.htm#W. Полный список лауреатов] на сайте hollywoodusa.co.uk
Литература
- Джон Стрэнджлэнд (John Stangeland) «Warren William: Magnificent Scoundrel of Pre-Code Hollywood» (2010), изд. McFarland books
Ссылки
- [www.virtual-history.com/movie/person/592/warren-william Фотографии Уоррена Уильяма и литература о нём] на сайте virtual-history.com
- [warren-william.com/ Подробный разбор всех ролей Уоррена Уильяма] (англ.) на сайте warren-william.com
Отрывок, характеризующий Уильям, Уоррен
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
