Уотергейтский скандал

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Уотергейтский скандал (англ. Watergate scandal) — политический скандал в США 19721974 годов, закончившийся отставкой президента страны Ричарда Никсона. Единственный за историю США случай, когда президент прижизненно досрочно прекратил исполнение обязанностей.





Инцидент в «Уотергейт»

17 июня 1972 года (за четыре месяца до президентских выборов, на которых кандидат от Республиканской партии Ричард Никсон был переизбран на второй срок) в штабе кандидата в президенты от Демократической партии Джорджа Макговерна, расположенном в вашингтонском комплексе «Уотергейт», были задержаны проникшие в отель 5 человек. Они занимались настройкой подслушивающей аппаратуры и, по некоторым данным, фотографировали внутренние документы штаба демократов.

До сих пор не доказана связь именно этого инцидента с администрацией Никсона. Известно, что у него действительно имелись плёнки с нелегально записанными переговорами демократов. Но та «прослушка» заведомо не имела отношения к отелю «Уотергейт». В то же время, общественность интересовало не только то, стоял ли Никсон за конкретной группой пяти взломщиков, но и то, как он и его штаб реагировали на события постфактум — в том числе и с точки зрения объективного их расследования.

Расследование

В расследовании июньского инцидента и в сопутствовавшей ему общественной кампании против президента, продолжавшихся более 2 лет, были активные периоды и периоды затишья. Конец 1972 года, ознаменовавшийся триумфальным переизбранием Никсона на второй срок, был для него относительно спокоен.

В январе 1973 года начался суд над взломщиками, проникшими в «Уотергейт». В марте была сформирована сенатская комиссия по Уотергейту, и судебные слушания стали передаваться по телевидению на всю страну; считается, что 85 % американцев посмотрели хотя бы одно заседание. Параллельно по инициативе демократов начался ряд разбирательств деятельности других чиновников республиканской администрации, уже не всегда в связи с прослушками или схожей деятельностью. Консультант Белого дома Говард Хант был признан судом «техническим» организатором «прослушки» и провёл в тюрьме 33 месяца. Сенат ещё в 1971 году учредил подкомитет по разделению властей, который под руководством сенатора С. Эрвина исследовал конституционно-правовые проблемы взаимоотношений исполнительной и законодательной власти. Его разработки послужили правовой базой для борьбы Конгресса с Президентом, а сам Эрвин стал признанным лидером законодательного расследования Уотергейтского дела[1].

В августе Никсон отказался предоставить прокуратуре комментарии насчёт системы правительственного аудиоконтроля и записанные в Овальном кабинете плёнки, документирующие разговоры Никсона с помощниками (о существовании этих записей стало известно суду из показаний некоторых чиновников). Президент также приказал генеральному прокурору Ричардсону уволить прокурора Кокса, который сделал такой запрос. Это отрицательно сказалось на его авторитете. Ричардсон отказался подчиниться Никсону и ушёл в отставку вместе со своим заместителем в октябре. Эти отставки стали известны как «субботняя резня». Тем временем череда расследований, затронувших администрацию Никсона, дошла и до его вице-президента Спиро Агню, который также подал в отставку в октябре 1973 года (по финансовому делу, не связанному с Уотергейтом). 6 февраля 1974 года Палата представителей США постановила начать процедуру импичмента Никсона, но и тут Никсон упорствовал. Он категорически отказывался предъявлять следствию имеющиеся у него плёнки, ссылаясь на привилегию исполнительной власти. Однако Верховный суд США в июле 1974 года единогласно определил, что у президента нет таких привилегий, и приказал ему немедленно выдать плёнку прокуратуре.

Финал

5 августа, уже после того, как заключение по импичменту было подготовлено к передаче в Сенат США, по определению Верховного суда огласке были преданы ранее неизвестные кассеты, записанные 23 июня 1972 года, спустя всего несколько дней после инцидента в Уотергейте. На них Никсон обсуждает с начальником своего аппарата Холдменом Уотергейтскую историю и далее оговаривает, как воспрепятствовать расследованию при помощи ЦРУ и ФБР[2]. Позже Барбер Конэбл называл эту запись «дымящимся ружьём» (англ. smoking gun, «палево») — после этой публикации даже для самых фанатичных защитников Никсона стало несомненным, что президент с самого начала событий пытался воспрепятствовать правосудию в личных и партийных интересах; импичмент стал решённым делом. Республиканцы-сенаторы, ранее готовившиеся голосовать в Сенате за Никсона, после публикации плёнок один за другим заявляли ему, что поддержат обвинение по всем пунктам.

В полдень 9 августа 1974 года Никсон, лишившись всех союзников и перед лицом неминуемого импичмента, ушёл, наконец, в отставку, после чего президентом стал новый вице-президент Джеральд Форд, за 9 месяцев до того назначенный Конгрессом вместо Агню. «Наш долгий национальный кошмар окончился», сказал Форд. Он помиловал Никсона «за все преступления, которые тот мог совершить», на что имел право, так как импичмент ещё не начинал рассматриваться в Сенате. Позже Форд отмечал, что считает это решение одной из главных причин его поражения на выборах в 1976 году.

Ряд ближайших сподвижников Никсона были, однако, преданы суду. Холдмен, начальник его штаба и собеседник президента на скандальной плёнке, был 1 января 1975 года осуждён за заговор и препятствие правосудию и отбыл полтора года тюремного заключения.

Влияние

Роль СМИ

Роль СМИ в возникновении и развитии скандала можно считать предопределяющей. Американский исследователь Самюэль Хантингтон в докладе, составленном для созданной в 70-х годах Трехсторонней комиссии, писал: «В двух самых драматических внутриполитических конфликтах периода никсоновской администрации — конфликтах, вызванных публикацией документов Пентагона и Уотергейтом, — органы массовой информации страны бросили вызов и нанесли поражение главе исполнительной власти. Пресса фактически сыграла ведущую роль в том, что до сих пор не удавалось ни одному отдельно взятому институту, группировке или комбинации институтов в американской истории — лишить своего поста президента, который был избран менее двух лет назад, добившись поддержки большинства, ставшего одним из самых значительных в американской истории»[3].

Нарицательное употребление

Слово «Уотергейт» вошло в политический словарь многих языков мира в значении скандала, ведущего к краху карьеры главы государства. Второй корень в названии отеля — «гейт» (англ. gate) — стал суффиксом, используемым для названия новых скандалов, ср. Ирангейт при Рейгане, Моникагейт или зиппергейт (от англ. zipper — ширинка) при Клинтоне, Кучмагейт (см. Дело Гонгадзе), Моджигейт, Казахгейт, не удавшийся в Казахстане Рахатгейт, Дизельгейт — афера концерна Volkswagen и т. п.

В искусстве

Хантер С. Томпсон написал ряд статей для журнала «Rolling Stone» в ходе скандала, используя метод гонзо-журналистики. Часть из них вышла в сборнике «Большая охота на акул».

Через два года после отставки Никсона (в 1976 году) режиссёр Алан Дж. Пакула снял фильм «Вся президентская рать» с Дастином Хоффманом и Робертом Редфордом в главных ролях (Хоффман играл Карла Бернстайна, а Редфорд — Боба Вудворда). В написании сценария принимали участие оба расследовавших «Уотергейт» журналиста. Фильм получил четыре «Оскара»: за лучшую мужскую роль второго плана, лучший адаптированный сценарий, лучшие декорации и лучший звук.

В 1993 году начался показ сериала «Секретные материалы», где персонаж по кличке Deep Throat является информатором Малдера. По словам Винса Гиллигана, скандал в Уотергейт сильно повлиял на Криса Картера и вдохновил его на построение мифологии сериала вокруг правительственного заговора[4].

В 1995 году вышел фильм «Никсон», режиссёр Оливер Стоун. В роли Никсона — Энтони Хопкинс.

В 1999 году вышел фильм-комедия «Подруги президента». Сюжет основан на предположении, что главный информатор в деле — это 2 школьницы, передавшие запись разговоров Никсона двум репортерам.

В 2004 году была написана книга «Frost/Nixon. Behind the Scenes of the Nixon Interviews» (англ.) (HarperCollins), автором которой выступил журналист Дэвид Фрост, интервьюировавший Ричарда Никсона.

В 2006 году по мотивам Уотергейтского дела 1972—1974 гг. и драматического признания Никсона в 1977 году была поставлена пьеса «Фрост против Никсона» (англ. Frost/Nixon). В 2008 году по пьесе был поставлен фильм «Фрост против Никсона», в 2009 году получивший премию Bafta.

В фильме «Форрест Гамп» есть эпизод, в котором Форрест послужил причиной скандала: он увидел, как в одном из номеров гостиницы орудует группа людей, принятых им за электриков. После звонка Форреста администрации отеля с жалобой на невозможность уснуть из-за яркого света фонариков «электриков», последовавшего за ним звонка в полицию и задержания диверсантов начались события, приведшие к отставке президента.

В фильме «Хранители» (2009) действие происходит в альтернативной истории, где Никсон благополучно пережил «Уотергейт» и последовательно избирался на несколько президентских сроков; журналисты «Washington Post» Бернстайн и Вудворд в фильме были привязаны к пожарному гидранту и избиты одним из персонажей-«хранителей», не успев раздуть скандал.

В телесериале «Квантовый скачок» (1989) в 3-м эпизоде 1-го сезона главный герой сериала Сэм пытается устроить встречу своей возлюбленной Донне с отцом в Уотергейтском отеле и случайно наводит охранников отеля на мысль о возможном взломе, тем самым провоцируя Уотергейтский скандал.

В видеоигре «Metal Gear Solid» (1998) есть персонаж, представляющийся как Deep Throat, дающий игроку подсказки во время игры. Deep Throat — псевдоним Марка Фелта (англ. Mark Felt), заместителя начальника ФБР, выбранный для него как для информатора прессы по делу Уотергейта.

В серии «A Head in the Polls» (1999) мультсериала «Футурама» голова Ричарда Никсона останавливается накануне выборов 3000 года в отеле «Уотергейт», потому что там делают скидку тем, кто у них уже был.

В сюжете детективного романа 1975 года Семейное дело (англ. A Family Affair) американского писателя Рекса Стаута описывается связь между Уотергейтским скандалом и президентом Никсоном.

В серии «The Reichenbach Fall» (2012) английского телесериала «Шерлок» Майкрофт Холмс, находясь в клубе «Диоген» (основным правилом клуба является категоричное соблюдение тишины), говорит, намекая на утечку информации: «Мы ведь не хотим повторения… Уотергейтского скандала 72-ого года».

Новые факты

Журналисты «The New York Times» в 1972 году опрометчиво упустили сюжет, принесший славу их коллегам из «The Washington Post». Два бывших сотрудника «The New York Times» решили рассказать о произошедшем 37 лет спустя.

В июне 1972 года группа взломщиков, предположительно связанных с администрацией Никсона, проникла в штаб демократического кандидата в президенты Джорджа Макговерна в столичном отеле «Уотергейт». Взломщиков задержали на месте, но по Никсону скандал ударил значительно позже, уже после его победы на выборах-1972.

Как выясняется, всего через два месяца после взлома репортер «The New York Times» Роберт Смит (Robert M. Smith) получил от исполняющего обязанности директора ФБР Патрика Грэя (L. Patrick Gray) «взрывоопасную информацию». В частности, Грэй говорил о вине бывшего генпрокурора Джона Митчелла (John Mitchell) и намекнул на роль Белого дома.

Смит немедленно отправился в вашингтонское бюро газеты и доложил о полученных данных редактору Роберту Фелпсу (Robert H. Phelps). Фелпс всё тщательно записал, а Смит на следующий день отправился преподавать в школе права Йеля и уотергейтским делом больше заниматься не мог. Более трех десятилетий Смит не рассказывал о случившемся, но решил нарушить молчание, когда узнал, что Фелпс рассказал о получении информации от Грэя в своих мемуарах.

В период после получения «намётки» от Грэя вашингтонское бюро «The New York Times» занималось национальным съездом республиканцев, а потом Фелпсу пришлось отправиться в командировку на Аляску. Почему скандальные данные так и не были опубликованы, он не знает. В своих воспоминаниях бывший редактор пишет, что расспросил коллег, но те не смогли что-либо объяснить.

Главную роль в освещении уотергейтского дела сыграли репортёры «The Washington Post» Карл Бернстайн и Боб Вудворд, получавшие информацию от правительственного источника, личность которого долгое время скрывалась за псевдонимом «Глубокая глотка». В 2005 году выяснилось, что «Глубокой глоткой» (Deep Throat) был Марк Фелт (Mark Felt), бывший заместителем Грэя в ФБР. После этого Грэй заявлял, что Фелт ему завидовал и связался с журналистами из желания навредить начальнику.

10 ноября 2011 года были обнародованы показания Ричарда Никсона по делу Уотергейта. Показания, которые давал Никсон 23-24 июня 1975 года, были опубликованы в полном объёме, но имена ещё живых людей были отредактированы.[5] Публикация была осуществлена по постановлению федерального суда. Соответствующий запрос подал историк Стэнли Катлер (Stanley Kutler), который является автором книг о президентстве Никсона и Уотергейтском скандале[6].

См. также

Напишите отзыв о статье "Уотергейтский скандал"

Примечания

  1. П. Д. Баренбойм «Тридцатилетие Уотергейтского дела», Законодательство и экономика, № 8, 2004
  2. [watergate.info/1972/06/23/the-smoking-gun-tape.html The Smoking Gun Tape] — Watergate: The Scandal That Brought Down Richard Nixon
  3. [www.trilateral.org/library/crisis_of_democracy.pdf The crisis of democracy. Report on the governability of democracies to the Trilaterial commission.] N.Y., 1977.
  4. [www.youtube.com/watch?v=dvnHqf64_RM Vince Gilligan Interview | Archive of American Television]
  5. Kim Geiger. [www.latimes.com/news/politics/la-pn-nixon-testimony-20111110,0,6436502.story Nixon's long-secret grand jury testimony released], Los Angeles Times (November 10, 2011). Проверено 10 ноября 2011.
  6. [lenta.ru/news/2011/11/11/nixon/ В США обнародованы хранившиеся в тайне показания Никсона] — Lenta.ru

Ссылки

  • [scepsis.ru/library/id_1283.html «Новая версия „Уотергейта“»] рецензия А. Блинова на книгу Лен Колодни и Роберт Геттлин «Тихий переворот»
  • [glavred.info/archive/2009/05/25/193722-6.html «Главред»] The New York Times упустила информацию об Уотергейте
  • [www.lenta.ru/news/2009/06/17/hunt «ФБР рассекретило личное досье организатора Уотергейта»] — www.lenta.ru
  • [www.ogoniok.com/4902/18/ «Разгадка „Уотергейта“»] Бывший заместитель директора ФБР Марк Фелт признался: именно он был агентом Deep Throat (Глубокая Глотка) — Огонек

Отрывок, характеризующий Уотергейтский скандал

– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!