Урбан, Адольф
Адольф Урбан | ||
Общая информация | ||
Родился | Гельзенкирхен, Германия | |
Гражданство | Германия | |
Позиция | нападающий | |
Информация о клубе | ||
Клуб | ||
Карьера | ||
Клубная карьера* | ||
1931—1941 | Шальке 04 | |
Национальная сборная** | ||
1935—1941 | Германия | 21 (11) |
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах. |
Адо́льф У́рбан (нем. Adolf Urban; 9 января 1914, Гельзенкирхен, Германия — 27 мая, 1943, Старая Русса, РСФСР) — немецкий футболист, выступавший на позиции нападающего.
Карьера игрока
Адольф Урбан в детстве со своими родителями иммигрировали из Восточной Пруссии в Рурский регион.
Всю свою карьеру Урбан провёл в «Шальке 04». С гельзенкирхенским клубом он пять раз становился чемпионом Германии.
С 1935 по 1941 год Урбан сыграл 21 матч за сборную Германии, забив 11 голов.
В начале Второй мировой войны он был одним из популярнейших спортсменов страны и в качестве национал-социалистической пропаганды Урбан был на первой странице журнала «Kicker»[1].
Адольф Урбан умер в СССР в городе Старая Русса, участвуя во Второй мировой войне.
Напишите отзыв о статье "Урбан, Адольф"
Примечания
- ↑ Kicker. Выпуск от 10.10.1939, стр. 1
Ссылки
- [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=17516 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
Это заготовка статьи о футболисте Германии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Сборная Германии — Олимпийские игры 1936
| ||
---|---|---|
вр Бухло • вр Якоб • защ Бернард • защ Гольдбруннер • защ Мюнценберг • пз Дитгенс • пз Грамлих • пз Хоман • пз Мель • нап Эльберн • нап Гаухель • нап Ленер • нап Ленц • нап Зиффлинг • нап Зиметсрайтер • нап Урбан • Тренер Отто Нерц |
Отрывок, характеризующий Урбан, Адольф
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.