Урбан III
| Урбан III лат. Urbanus PP. III<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 25 ноября 1185 года — 20 октября 1187 года | ||
| Коронация: | 1 декабря 1185 года | |
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| Предшественник: | Луций III | |
| Преемник: | Григорий VIII | |
| Имя при рождении: | Умберто Кривелли | |
| Оригинал имени при рождении: |
итал. Umberto Crivelli | |
| Рождение: | около 1120 Куджоно в окрестностях Милана, Италия | |
| Смерть: | 20 октября 1187 Феррара, Италия | |
| Епископская хиротония: | 1182 год | |
| Кардинал с: | 1173 год | |
Урба́н III (лат. Urbanus PP. III (в миру Умберто Кривелли итал. Umberto Crivelli) ;(около 1120, Милан — 20 октября 1187, Феррара) — папа римский с 25 ноября 1185 года по 20 октября 1187 года.
Избрание на папский престол
Умберто Кривелли родился около 1120 года в Куджоно и происходил из знатной миланской семьи Кривелли. Получил богословское образование в Болонье. В 1162 году вместе с семьёй, поддерживающей гвельфов, был изгнан из Милана Фридрихом Барбароссой и уехал во Францию. Во Франции стал архидиаконом Буржского собора, после своего возвращения в Милан был сначала каноником, а затем архидиаконом Миланского собора.
В 1173 году Умберто Кривелли был возведён Александром III в сан кардинала-священника (до 1182 года титул неизвестен, с августа 1182 года титул Сан-Лоренцо-ин-Дамасо). В конце 1182 года был посвящён Луцием III в кардиналы-епископы Веллетри, а 9 мая 1185 года стал архиепископом Милана. Миланскую кафедру сохранил за собой и после восхождения на папский престол.
После кончины Луция III (25 ноября 1185 года) Умберто Кривелли был в тот же день избран папой и принял имя Урбан III. Поспешность выборов была связана с опасениями кардиналов, что император Фридрих Барбаросса мог вмешаться в ход выборов и стать причиной новой схизмы. 1 декабря 1185 года новый папа был коронован в Вероне.
Понтификат
Главной проблемой Урбана III был конфликт с императором Фридрихом Барбароссой, разгоревшийся с новой силой при его предшественнике Луции III. Одной из причин конфликта был отказ Фридриха вернуть Святому престолу Тоскану, завещанную папе Матильдой Тосканской; другой — ситуация с коронацией Генриха Гогенштауфена.
Император настаивал на коронации железной короной своего сына Генриха; коронация по обычаю должна была состояться в Милане, а Урбан III, занимавший миланскую кафедру при Луции III и сохранивший её за собой после избрания на папский престол, отказывался совершить церемонию. 27 января 1186 года в миланской базилике святого Амвросия Генрих Гогенштауфен женился на потенциальной наследнице Сицилийского королевства Констанции, после чего патриарх Аквилеи короновал Генриха как короля Италии. Коронация без папского разрешения, совершённая патриархом вне собственного диоцеза, в епархии, возглавляемой самим папой, вызвала резкую реакцию Урбана III. Патриарх Аквилеи и все епископы, участвовавшие в церемонии, были отлучены от Церкви.
Столь же решительно Урбан III действовал при разрешении возникшей при его предшественнике проблемы двойных выборов трирского архиепископа: император уже даровал инвеституру Рудольфу, а папа посвятил в архиепископы и возвёл в сан кардинала другого кандидата — Фольмара. Урбан III надеялся на поддержку собора германских епископов, но они приняли сторону Фридриха и в своём послании к папе просили оказать справедливость императору.
В 1187 году конфликт достиг апогея: Фридрих Барбаросса блокировал альпийские перевалы, препятствуя папе сноситься с возможными сторонниками в Германии, а Генрих Гогенштауфен открыто вёл переговоры с римским сенатом. Урбан III призвал императора предстать перед папским судом в Вероне, угрожая Фридриху отлучением от Церкви. Но жители Вероны, считавшие себя лояльными подданными Империи, потребовали от папы не произносить анафемы на Фридриха в их городе. Урбан III был вынужден уехать из Вероны и переехал в Феррару, где и умер 19 октября 1187 года, так и не анафематствовав императора. Погребён в кафедральном соборе Феррары.
Широко распространена легенда, что скоропостижная смерть Урбана III объяснялась получением известий о разгроме крестоносцев при Хаттине (4 июля 1187 года) и даже взятии Иерусалима Саладином (2 октября 1187 года). Сравнение дат этих событий с днём смерти папы делает эту легенду неправдоподобной; известия о потере Святого города достигли Европы только при Григории VIII.
Напишите отзыв о статье "Урбан III"
Ссылки
- Урбан, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.britannica.com/EBchecked/topic/619392/Urban-III Урбан III] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uBEsUeM Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].
- [www.newadvent.org/cathen/15211a.htm Урбан III] (англ.). Catholic Encyclopedia. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uBFSMKG Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].
Отрывок, характеризующий Урбан III
– Батюшки светы, ножик то…– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
