Урванцев, Николай Николаевич

Николай Николаевич Урванцев
полярный исследователь
Место рождения:	Лукоянов, Нижегородская губерния, Российская империя
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Научная сфера:	геолог
Альма-матер:	Томский технологический институт
Известен как:	исследователь Арктики
Награды и премии:

Николай Николаевич Урва́нцев (1893—1985) — исследователь Арктики, доктор геолого-минералогических наук (1935), заслуженный деятель науки и техники России (1974). Автор многих научных трудов, главные из которых посвящены исследованию геологии Таймыра, Северной Земли и севера Сибирской платформы.

Биография

Николай Николаевич Урванцев родился 17 (29) января 1893 года в городе Лукоянове Нижегородской губернии, в небогатой купеческой семье. С детства он много читал — у отца была хорошая библиотека, увлекался геологией и рассказами об исследователях Арктики. В 1907 году отец разорился и стал работать по найму приказчиком. В 1903 году Николай Урванцев поступил в Нижегородское реальное училище, которое окончил в 1911 году.

После окончания училища Николай Урванцев поступил на механическое отделение Томского технологического института. Под влиянием лекций профессора В. А. Обручева и его книг «Плутония» и «Земля Санникова» позже он перевелся на горное отделение.

Начало работ на Таймыре

Окончив по первому разряду институт в 1918 году, когда в стране шла гражданская война, Урванцев поступил на работу в Сибирский геологический комитет и через год был командирован в район Норильска на разведку каменного угля для кораблей Антанты, доставляющих оружие и боеприпасы Колчаку.

В 1920 году экспедиция Урванцева на западе полуострова Таймыр в районе реки Норильской обнаружила очень богатое месторождение каменного угля. В 1921 году было открыто богатейшее месторождение медно-никелевых руд с высоким содержанием платины. В 1921 году на том месте, где сейчас расположен город Норильск, был построен бревенчатый дом, который сохранился и поныне. На мемориальной доске, установленной на нём, написано: «Первый дом Норильска, построенный первой геологоразведочной экспедицией Н. Н. Урванцева летом 1921 года». В этом доме Николай Николаевич провёл первую зимовку. Зимой 1921 года он исследовал все окрестности будущего Норильска и составил подробную карту.

Продолжение изысканий

Летом 1922 года Н. Н. Урванцев провёл лодочный маршрут по неизученной реке Пясине и побережью Северного Ледовитого океана до Гольчихи в устье Енисея. На полпути между островом Диксон и устьем Пясины Урванцев обнаружил почту Амундсена, посланную им в Норвегию со шхуны «Мод», которая в 1919 году зазимовала у мыса Челюскин. Почту Амундсен отправил со своими спутниками Кнутсеном и Тессемом, которые преодолели 900 километров снежной безлюдной пустыни. Кнутсен в пути умер, а Тессем в одиночку продолжал путь, но и он погиб, не дойдя двух километров до Диксона. Большинство почты было разграблено медведями, но три больших тюка из водонепроницаемой материи сохранились. Письма в них были адресованы брату Амундсена и институту магнетизма Карнеги (Вашингтон).

За это путешествие Русское географическое общество присудило Урванцеву серебряную медаль имени Пржевальского. За находку почты Амундсена он был награждён норвежским правительством золотыми часами. В 1930—1932 годах Н. Н. Урванцев руководил научной частью экспедиции Всесоюзного арктического института на Северной Земле, где осуществил вместе с Г. Ушаковым первое географическое и геологическое обследование островов. За экспедицию на Северную Землю Урванцев был награждён орденом Ленина.

В 1933—1934 годах управление Главсевморпуть отправило пароход «Правда» в бухту Нордвик в первую историческую экспедицию по поиску нефти в Северной Сибири. Экспедицию возглавил Н. Н. Урванцев, на пароходе также была его жена Елизавета Иванова, которая выполняла в экспедиции роль медика.

В 1935 году учёный стал доктором геолого-минералогических наук. В 1937 году он был назначен заместителем директора Арктического института.

В 1938 году Н. Н. Урванцев был арестован и осуждён на 15 лет исправительных лагерей по ст. 58 п. 7 и 11 (вредительство и участие в контрреволюционной организации). В феврале 1940 года приговор был отменён за отсутствием состава преступления, но в августе Н. Н. Урванцев был снова арестован и осуждён на 8 лет. Отбывать срок Урванцеву пришлось в Карлаге и Норильлаге.

В 1944—1948 годах Н. Н. Урванцев принимал участие в поисках урановых руд в районе полуострова Таймыр — сырья для создававшейся в СССР атомной бомбы.

Урванцев был освобождён из лагеря в 1945 году. В послевоенные годы он продолжал исследовательские работы на Крайнем Севере, а после выхода на пенсию (в 1958—1967 годах) работал в Ленинграде в НИИГА. В связи с 70-летием Н. Н. Урванцев был награждён вторым орденом Ленина.

Умер Николай Николаевич Урванцев в 1985 году. Урна с прахом учёного в соответствии с его завещанием захоронена в Норильске.

Личность Урванцева

Урванцев отличался эрудированностью, большой работоспособностью, любовью к чтению и технике, требовательностью к себе. Коллеги также отмечали его тяжёлый характер. Супруга Урванцева — Елизавета Ивановна — отмечала, что после лагеря его характер стал мягче, терпимее.

Возможно, являлся прототипом Николая Христофоровича Манцева — персонажа романа А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» (1925—1927).

Награды и звания

• Серебряная медаль имени Н. М. Пржевальского (1924)
• Два Ордена Ленина (1932, 1963)
• Большая золотая медаль Географического общества СССР (1958)
• заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1974)
• Почётный гражданин Лукоянова

Первый почётный гражданин города Норильска (1975 г.)

На доме, где родился Н. Н. Урванцев, установлена мемориальная доска, мемориальная доска установлена также на д. 6 по улице Усова в Томске, где Урванцев работал заведующим горным отделением политехникума.

Его именем названа одна из новых улиц города, и на первом её доме установлена памятная доска с именем Н. Н. Урванцева. Именем Урванцева названы улицы в Норильске и в Красноярске.

Библиография

• Урванцев Н. Н. Норильский каменноугольный район. — 1921.
• Урванцев Н. Н. Таймырская геологическая экспедиция 1929. — 1931.
• Урванцев Н. Н. Северная Земля: Краткий очерк исследования / Отв. ред. Р. Л. Самойлович. — Л.: Всесоюзный Арктический институт, 1933. — 56 с. — 1 000 экз.
• Урванцев Н. Н. Два года на Северной Земле. — Л., 1935. — 364 с.
• Урванцев Н. Н. Арктические походы Джона Франклина. — Л.: Изд-во Главсевморпути, 1937. — 528 с.
• Урванцев Н. Н. Енисейское рудное поле. — 1959.
• Урванцев Н. Н. На Северной Земле. — 1969.
• Урванцев Н. Н. [www.skitalets.ru/books/taimyr_urvantsev Таймыр — край мой северный]. — М.: Мысль, 1978. — 239 с.
• Урванцев Н. Н. Открытие Норильска. — М.: Наука, 1981. — 176 с. — (Страницы истории нашей Родины).
• множество научных трудов по геологии

Ссылки

• Урванцев, Николай Николаевич — статья из Большой советской энциклопедии.
• [lukoyanov.ru/articles.php?action=read&id=1340987953 Есть у Севера свой Колумб]
• [vivovoco.astronet.ru/VV/JOURNAL/NATURE/11_03/NORD.HTM «Северная Земля: 90 лет после открытия»]

Отрывок, характеризующий Урванцев, Николай Николаевич

Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.