Ури, Жерар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жерар Ури
Gérard Oury
Имя при рождении:

Макс-Жерар Ури Танненбаум (Max-Gérard Houry Tannenbaum)

Дата рождения:

29 апреля 1919(1919-04-29)

Место рождения:

Париж

Дата смерти:

20 июля 2006(2006-07-20) (87 лет)

Место смерти:

Сен-Тропе

Гражданство:

Франция Франция

Профессия:

кинорежиссёр,
сценарист
актёр

Карьера:

1942 — 2003

Награды:

Жера́р Ури́ (фр. Gérard Oury; наст. имя и фам. Макс-Жерар Ури Танненбаум, Max-Gérard Houry Tannenbaum; 29 апреля 1919 — 20 июля 2006, Сен-Тропе) — французский актёр и кинорежиссёр-комедиограф. Снимал комедии разных жанров: криминальную комедию, приключенческую комедию, сатирическую комедию и т. д. Работал с такими комиками французского кино, как Пьер Ришар, Луи де Фюнес, Бурвиль, и другими.





Биография

Жерар Ури родился 29 апреля 1919 в семье скрипача Сергея Танненбаума и Марселлы Ури, журналистки.

Актёрскому искусству учился на курсах Р. Симона и в Высшей национальной консерватории драматического искусства. В 1938 был приглашен в «Комеди Франсез», но воспользоваться приглашением не смог: началась война, и он уехал в Швейцарию, где много выступал в театре. В Париж вернулся лишь после освобождения Франции. Здесь продолжал работать в театре и одновременно снимался в кино — в фильмах «Антуан и Антуанетта» (1947) Ж. Беккера, «Вот она, красавица» (1949) Ж. П. Ле Шануа, «Спиной к стене» Э. Молинаро (1957).

Быстро завоёвывает репутацию крепкого и изобретательного сценариста фильмов А. Кайата «Двустворчатое зеркало» (1958) и Кристиан-Жака «Бабетта идет на войну» (1959). Он опирается на тщательно продуманные гэги, которые им забавно обыгрываются. Дар комедиографа у Ури раскрывается постепенно. В 1960 он поставил по собственному сценарию фильм «Горячая рука», в следующем — «Угроза» и в 1962 — «Преступление не выгодно».

1964 год имеет особое значение в биографии Ури: он поставил по своему сценарию «Разиню», предложив две разнокалиберные комические роли Бурвилю и де Фюнесу. Огромный успех этого фильма показал, что находка была удачной. Естественно, что Ури в 1966 ставит с ними ещё одну комедию — «Большую прогулку». Постепенно он всё более оттачивает стиль своих «тандемных фильмов». Он снимает Бурвиля и Бельмондо в фильме «Супермозг» (1968).

В 1970 Ури задумал новую комедию — «Мания величия» (выйдет в 1971). Главная роль в сценарии была написана «под Бурвиля», но неожиданная смерть актёра (23 сентября 1970) заставит Ури «приспособить» эту роль под Ива Монтана. Также в комедии снялся Луи де Фюнес.

За этим следует картина для Пьера Ришара и Виктора Лану «Побег» (1978), а также «сольные» комедии для любимцев режиссёра: де ФюнесаПриключения раввина Якова»,1973), Пьера Ришара — («Укол зонтиком», 1980), Жан Поля Бельмондо ("Ас из асов ", 1982), а также Колюша (малоуспешный фильм «Месть пернатого змея», 1984).

В 1987 Ури опять делает «тандемную» картину, на этот раз с новыми для него актёрами — М. Бужена (Michel Boujenah) и Р.Анконина (Richard Anconina), «Леви и Голиаф». А позднее, в фильме «Призрак с шофёром», снимает Филиппа Нуаре и Жерара Жюньо (1996).

Жерар Ури умер 20 июля 2006 года.

Дети

Дочь Жерара Ури — сценаристка Даниэль Томпсон, автор сценариев к таким фильмам, как «Бум», «Бум 2» (в соавторстве с Клодом Пиното) и др.

Фильмография

Актёр

Режиссёр

Сценарист

Напишите отзыв о статье "Ури, Жерар"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ури, Жерар

Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.