Урусов, Сергей Николаевич

Сергей Николаевич Урусов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр юстиции Российской империи
апрель 1867 — октябрь 1867
Рождение:	1816(1816)
Род:	Урусовы
Отец:	Урусов, Николай Юрьевич
Награды:

Князь Сергей Николаевич Урусов (1816—1883) — сенатор, статс-секретарь, последний главноуправляющий Вторым отделением (1867-81). С апреля по октябрь 1867 года управлял и Министерством юстиции.

Биография

Старший сын князя Николая Юрьевича (ум. 1821), из ярославской ветви князей Урусовых, от брака с Ириной Никитичной Хитрово (ум. 1854). Шурин промышленника С. И. Мальцова.

Получив превосходное домашнее образование, юноша в 1832 году поступил на службу в канцелярию московского губернатора. Выдержав затем испытания в Московском университете «в науках, составляющих курс учения словесного факультета», получил право на производство в чин по гражданскому ведомству. Первое время С. Н. Урусов занимался расследованием преступлений, а в 1838 году перешёл на службу во 2-е отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Спустя пять лет его причислили к департаменту Министерства юстиции, где он был полностью поглощен делами Московского сенатского архива.

В 1845 году получил назначение в Правительствующий сенат на должность обер-секретаря департамента. По словам современников, молодой юрист «умел с одинаковой ловкостью излагать по одному и тому же делу мнение большинства и меньшинства сенаторов и согласительное предложение обер-прокурора».

В феврале 1852 года С. Н. Урусов становится камер-юнкером Двора Его Императорского Величества и с этого времени его карьера пошла более успешно. Вначале он попал за обер-прокурорский стол, а затем возглавил духовно-учебное управление при Святейшем синоде и стал членом главного управления цензуры духовного ведомства. Вместе с новым назначением ему жалуют чин действительного статского советника и придворное звание камергера. В 1861—1862 годах С. Н. Урусов исполнял обязанности товарища обер-прокурора Синода и статс-секретаря императора. В 1864 году он был утверждён в должности и произведён в тайные советники, а позднее стал сенатором и государственным секретарем. Одновременно Сергей Николаевич успешно трудился в целом ряде обществ и комитетов.

В начале 1867 года С. Н. Урусов был назначен главноуправляющим Вторым отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, а 16 апреля без освобождения от этой должности — управляющим Министерством юстиции и членом Государственного совета. Смена министров произошла в то время, когда судебная реформа только начиналась и были открыты всего два округа — Петербургской и Московской судебных палат.

Князь Урусов, хотя и слыл высоко эрудированным и умным человеком, всё же не обладал той широтой кругозора, которая была присуща Д. Н. Замятнину. Главное же его отличие от предшественника заключалось в том, что он был человеком консервативных взглядов. А. Ф. Кони называл его одним из «вреднейших людей царствования Александра II». Князь С. Н. Урусов руководил судебными и прокурорскими органами до 15 октября 1867 года. При нём была открыта Харьковская судебная палата.

В 1872 году С. Н. Урусов производится в действительные тайные советники и, продолжая оставаться главноуправляющим Вторым отделением, становится председателем департамента законов Государственного совета. Председательствовал 25 мая 1879 года в Верховном уголовном суде, учреждённом для рассмотрения дела А. К. Соловьева, покушавшегося на жизнь императора Александра II.

В 1881 году С. Н. Урусов по состоянию здоровья оставил пост главноуправляющего 2-м отделением, сохраняя за собой должность председателя департамента законов Государственного совета. 29 декабря 1892 года, за две недели до смерти, был освобождён от должности председателя департамента законов Государственного совета и награждён орденом Андрея Первозванного.

Князь С. Н. Урусов скончался 13 января 1883 года. Похоронен в Донском монастыре в Москве.

Семья

Жена (с 1848 года) — княжна Елизавета Петровна Трубецкая (1825—04.05.1905), дочь члена Союза благоденствия князя Петра Петровича Трубецкого от первого его брака с Елизаветой Николаевной Бахметевой. По словам современника, княгиня Урусова была «ангелом по наружности» и «по характеру и доброте». Она была добрейшей женщиной, у которой было сердце и столько христианского милосердия, что главной её забота в жизни были другие, а собственная болезнь и испытания, были для неё спасением. «Кто знает, что из неё вышло бы, если бы она, с своей красотой и приветливостью, оставалась бы в свете, к которому имела большое пристрастие». Детей в браке не было.

Литература

• [vivaldi.nlr.ru/ab000000698/view#page=758 Кн. Урусов Сергей Николаевич] // Список гражданским чинам IV класса. Исправлен по 1-е июля 1859. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1859. — С. 750.
• [vivaldi.nlr.ru/ab000000504/view#page=302 Кн. Урусов Сергей Николаевич] // Список гражданским чинам первых III-х классов. Исправлен по 1-е февраля 1869 г.. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1869. — С. 278—279.
• [vivaldi.nlr.ru/ab000000459/view#page=41 Кн. Урусов Сергей Николаевич] // Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1-е февраля 1882 года. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1882. — С. 19—20.
• Редакция журнала. [vivaldi.nlr.ru/pm000000329/view#page=123 Действ. тайный советник князь С. Н. Урусов, †] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1883. — Т. 29, № 734. — С. 120—122.

Отрывок, характеризующий Урусов, Сергей Николаевич

Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.