Тростянец (усадьба)
Координаты: 50°28′28″ с. ш. 34°57′28″ в. д. / 50.474447° с. ш. 34.957707° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.474447&mlon=34.957707&zoom=14 (O)] (Я)
Усадьба Надаржинских-Голицыных с центром в селе Тростянец Харьковской губернии была одной из крупнейших и самых богатых в Малороссии. Начало её истории положил в 1720 году царь Пётр I, выделивший 4000 душ крестьян в Тростянце и его окрестностях своему духовнику Тимофею Надаржинскому. Вторым центром имения был Славгород.
Надаржинские владели поместьем на протяжении 100 лет. В середине XVIII века ими строятся Благовещенская церковь и Круглый двор «для цирка, манежа и хозяйственных нужд»[1]. После смерти последнего из внуков Тимофея Надаржинского имение унаследовала его внучка Софья Алексеевна Корсакова (1811-58), которая в 1832 году стала женой князя Василия Петровича Голицына. 
После князя Голицына, прозванного в светском обществе «Рябчик», во владение имением вступил его сын Алексей, который пригласил в 1864 году погостить здесь своего однокашника по Училищу правоведения, Петра Ильича Чайковского. Здесь молодой композитор окончил своё первое симфоническое произведение, о чём напоминают памятник в парке и мемориальная доска[1].
В 1868 г. тростянецкое имение купил у князя Голицына купец 1 гильдии А. А. Марк, через 6 лет продавший его миллионеру Леопольду Кёнигу, который налаживал в этих местах производство сахара. При Кёниге старый, екатерининских времён дворец Надаржинских был перестроен. Флигели сохранились практически без изменений, но были соединены с центральным корпусом, получившим криволинейные черты необарокко. Впоследствии Кёниг перенёс свою резиденцию в усадьбу Шаровка.
В интерьере господского дома примечательны танцевальный зал с оригинальным скульптурным и лепным оформлением, а также деревянная лестница[1]. Прочие интерьеры не сохранились. В отреставрированном здании действует небольшая картинная галерея. В мае 2012 года на средства компании Kraft Foods в правом крыле был открыт небольшой Музей шоколада[2].
Из сооружений парка уцелел т. н. Грот нимф — кирпичный павильон с куполом, оборудованный в 1809 году к столетию Полтавской баталии.
Напишите отзыв о статье "Тростянец (усадьба)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Тростянец (усадьба)
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
