Усадьба Камынина
| Особняк | |
Усадьба Камынина
| |
| |
| Страна | Россия |
| Город | Москва, Хлебный переулок, дом 2/3, стр. 1 (часть), 3, 4 |
| Архитектурный стиль | классицизм |
| Дата основания | XVIII век |
| Состояние | Отреставрирована |
Уса́дьба Камы́нина — памятник архитектуры классицизма в Москве, в Хлебном переулке.
История
Строительство каменной усадьбы началось в 1758 году, когда обер-прокурор и руководитель архива Министерства юстиции Российской империи Лукьян Иванович Камынин (1720—1788) приобрёл земельный участок у Григория Алексеевича Щербатова. Примерно в 1770 году были возведены главный дом и правый флигель, в 1778 году — левый флигель[1].
Усадьба сгорела во время московского пожара 1812 года, уцелел лишь кирпичный остов[1]. Следующим владельцем здания стал купец М. П. Забелин, выкупивший её в 1815 году. В течение 1821—1823 гг. здание приобрело современный облик с портиком из четырёх полуколонн коринфского ордера.
Род Забелиных владел особняком в Хлебном переулке до конца XIX века. При этом часть усадьбы сдавалась: тут проживали танцор А. П. Глушковский, филолог И. Ф. Калайдович, художники И. И. Вивьен и А. С. Ястребилов[1].
В 1865 году в здании усадьбы располагалась редакция «Московской газеты», в конце XIX — начале XX вв. — частная гимназия, в 1920-х годах — школа-семилетка и аудитории факультета общественных наук МГУ. В настоящее время здесь находится институт США и Канады РАН. Усадьба является объектом культурного наследия[2].
Источники
- [um.mos.ru/houses/usadba_kamynina/ Усадьба Камынина — Знаменитые и известные исторические здания и дома Москвы]
- [dkn.mos.ru/contacts/register-of-objects-of-cultural-heritage/1369/ Департамент культурного наследия города Москвы/ Городская усадьба, конец XVIII — начало XIX вв.]
Напишите отзыв о статье "Усадьба Камынина"
Примечания
Отрывок, характеризующий Усадьба Камынина
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
