Усадьба Лопухиных—Волконских—Кирьяковых

Усадьба
Усадьба Лопухиных—Волконских—Кирьяковых
Страна	Россия
Архитектурный стиль	Классицизм
Статус	Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7710935000

Усадьба Лопухиных—Волконских—Кирьяковых находится в центре Москвы, в Хитровском переулке. Объект культурного наследия Федерального значения. Поставлена под охрану государства Постановлением Совета Министров РСФСР № 624, прил.1 от 04.12.1974 .

Усадьба расположена на исторической территории Белого города урочища Кулишки. Входит в состав пяти кварталов Достопримечательного места «Хитровка».

История

Первым владельцем земли и дома в Переписных книгах 1665—1676 гг. назван думный дворянин Ларион Дмитриевич Лопухин. Упоминается его жена Фёкла Фёдоровна Ртищева и сын Фёдор.. Лопухины владели этой землёй в течении 100 лет.

На плане владения 1769 г. уже показан массивный объём каменного главного дома усадьбы, который в сильно перестроенном виде сохранился до нашего времени. Предполагается, что дом был выстроен в 1750-е гг., возможно 2-этажным. Восточнее дома находился сад, а на переднем дворе были в свободном порядке расставлены несколько небольших деревянных объёмов служб.

В 1772 г. земля от Лопухиных переходит князю Петру Александровичу Волконскому.

В 1792 г. владельцем становится московский купец 2-й гильдии Кадашевской слободы Афанасий Абрамович Кирьяков.

В 1809—1854 усадьбой владеют московские купцы 1-й гильдии Кадашевской слободы, потомственные почетные граждане Кирьяковы: Афанасий Абрамович, а затем его брат Клавдий Афанасьевич.

На рубеже XVIII-XIX вв. усадьба подверглась некоторой переработке, коснувшейся главным образом переднего (парадного) двора, но придавшей всей композиции выраженный классический характер. С южной и северной сторон двора были симметрично поставлены 2 протяжённых главных флигеля, торцевыми фасадами фиксировавшие красную линию переулка. Правый флигель был 1-эт., левый — 2-эт., а разница в их высоте скрадывалась значительным падением рельефа местности к югу. С объёмом главного дома корпуса соединились полуциркульной оградой.

Новой объёмно-пространственной структуре усадьбы отвечало и характерное для зрелого классицизма решение фасадов зданий, о котором сегодня можно судить только по одному из сохранившихся (левому) флигелей. Относящаяся к данному периоду переработка фасада главного дома не сохранилась.

Прочные каменные постройки уцелели в огне пожара 1812 г., и в дальнейшем были, очевидно, только серьёзно отремонтированы. После 1817 г. между флигелями по красной линии нынешнего Хитровского переулка строится белокаменная ограда с эффектным полукруглым парадным въездом, кованной оградой и воротами.

В 1820-х годах в связи с созданием Хитровской площади, внутренняя стена левого флигеля, выходившая в соседнее владение стала внешней. В выходящей на площадь стене левого флигеля были пробиты оконные проёмы.

25 декабря 1870 г. во владении Кирьяковых в семье студента Императорского Московского университета Николая Александровича Скрябина (1849-1914) и его жены Любови Петровны Щетининой (1849- 1873), дочери директора фарфорового завода, ученицы известного педагога по классу фортепиано Петербургской консерватории Т. Лещетицкого, родился выдающийся русский композитор Александр Николаевич Скрябин (1870-1915).

В 1878 г. во владении происходит значительная реконструкция. Западнее левого флигеля, был возведён новый 2-эт. корпус доходного назначения. Главный дом усадьбы перестроен с перебивкой почти всех оконных проёмов. Несколько ранее были сломаны полуциркульные стенки парадного двора (курдонёра). Металлический дворовый навес 2-эт. корпуса дошёл до нашего времени в сильно искажённом виде, утратив особенности декоративно-художественного решения ограждений и опор.

До 1886 г. владелицей усадьбы была Почётная гражданка Москвы Александра Клавдиевна Кирьякова (Бунина), вышедшая за муж за поручика Бунина. Кирьяковы—Бунины владели усадьбой до 1896 г., т.е. в течении 100 лет. Последним владельцем из представителей рода был коллежский секретарь Сергей Сергеевич Бунин.

1896—1908 гг. — домовладельцы, дворяне Ивановы: Николай Николаевич и Софья Николаевна.

В 1900 г. главному дому с запада пристраивается небольшой каменный объём "ретирад".

В 1901 г. за главным домом усадьбы возводится 4-эт. доходный дом.

В 1908—1917 гг. владелец — Российское общество застрахования капиталов и доходов, учрежденное в 1835 г.

Элементы усадьбы

• Главный дом усадьбы Лопухиных.JPG

  Главный дом усадьбы Лопухиных-Волконских-Кирьяковых. Вдали — Ивановский монастырь и церковь Владимира в Старых Садех. Объект культурного наследия РФ № 7710935000

• Скрябинский дом.18.05.08 023.jpg

  Флигель усадьбы Лопухиных-Волконских-Кирьяковых, в котором в 1871 году родился великий русский композитор А. Н. Скрябин. Угол Хитровской площади и Хитровского переулка. Объект культурного наследия РФ № 7710935001

• Ограда усадьбы Лопухиных.jpg

  Ворота и ограда усадьбы Лопухиных-Волконских-Кирьяковых. Кадр из фильма Эйзенштейна «Стачка». 1924 год. Объект культурного наследия РФ № 7710935002

• Khitrovsky 3-1C4.JPG

  2-хэтажный корпус доходного назначения со стороны Хитровской площади, где находился магазин "Ренсковый погреб иностранных вин Кругловой" и её Пивная лавка, позже — трактир.

Литература

• Церковная археология Москвы: Храмы и приходы Ивановской горки и Кулишек / Под общ. ред. д-ра искусствоведения А. Л. Баталова. — М., 2006. — С. 136—154. — ISBN 5-91150-014-0. (в пер.)

Отрывок, характеризующий Усадьба Лопухиных—Волконских—Кирьяковых

– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.