Усадьба семьи Ралли

Усадьба семьи Ралли — дворянская усадьба начала XIX века, построенная богатым греком Замфиром Ралли в селе Долна (ныне Страшенского района Молдавии). Известна тем, что эти места посетил в 1821 году Александр Сергеевич Пушкин (между 28 июля и 20 августа, во время своего пребывания в Бессарабии).

Поместье Ралли, принадлежавшее в первой половине XX века Замфиру Арборе-Ралли, было после присоединения Бессарабии к СССР национализировано и открыто для посещений в день рождения Пушкина, 6 июня 1949 года. С 1964 года стало филиалом дома-музея А. С. Пушкина в Кишинёве. В конце советского периода сюда съезжалось до 150 тысяч туристов в год, для размещения которых был развёрнут палаточный городок.

После распада СССР усадьба была закрыта на реконструкцию и фактически заброшена. В 2002 году по инициативе президента Молдавии и при финансовой поддержке компании «Лукойл» поместье было капитально отремонтировано.

Выставка, открытая сейчас в усадьбе семейства Ралли, составлена из фондов коллекций дома-музея Пушкина. Экспонаты были собраны музеем на протяжении более чем полувека. Это подлинные материалы XVIII, XIX и XX веков. Ежегодно в день рождения поэта здесь проводятся республиканские праздники пушкинской поэзии.

Вокруг усадьбы расстилается парк, где установлен памятник поэту работы Олега Комова. В Кодрах рядом с Долной расположены «Источник Земфиры» и «Поляна Земфиры», где Пушкин некоторое время жил в цыганском таборе, что вдохновило его на создание поэмы «Цыганы».

Литература

• Пушкин А. С. [www.magister.msk.ru/library/pushkin/poetry/pu0802.htm Цыганы].
• Хазин М. Г. Пушкин в Долне (путеводитель). — Киш.: Тимпул, 1989.
• Ралли-Арборе З. Из семейных воспоминаний об А. С. Пушкине. // Минувшие годы, 1908, № 7.
• Трубецкой Б. А. Пушкин в Молдавии. — Киш., 1990.

Отрывок, характеризующий Усадьба семьи Ралли

Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.