Усадьба Сырымбета
Усадьба Сырымбета (усадьба Валиханова) — родовое поместье Валихановых — прямых потомков казахского хана Абылая. Располагалась на территории современного села Сырымбет Айыртауского района Северо-Казахстанской области Казахстана.
История
Усадьба была построена для вдовы Уали-хана Айганым (бабушки Чокана Валиханова) по указу императора Александра I от 30 апреля 1824 года и по приказу генерал-губернатора Западной Сибири Петра Капцевича[1].
В усадьбе прошли детство и юность Чокана Валиханова, сюда он приезжал на каникулы из Омского кадетского корпуса, жил в 1862—1864 годах. Усадьба играла важную роль в распространении просветительских идей и культуры в казахской степи. Сюда приезжали поэт-петрашевец Сергей Дуров (летом 1856 года), оказавший влияние на формирование взглядов Чокана Валиханова, Григорий Потанин (летом 1895 года). Здесь проходили айтысы певцов и музыкантов, выступали знаменитые композиторы Биржан-сал Кожагулов и Ахан-сере Корамсин, кобызист Курумбай Кангожин, певец Коке Альджанов, поэтесса Ажар[2].
В 1982 году остатки усадьбы Сырымбета были включены в список памятников истории и культуры республиканского значения и находятся под охраной государства[3].
Описание
К настоящему времени оригинальная усадьба не сохранилась — после революции она по ветхости разрушилась и была разобрана[1]. В 1977 году объединением Казреставрация была проведена топографическая съёмка земельного участка, выявлены фундаменты построек, собраны данные об усадьбе Сырымбета[2].
Сохранился карандашный рисунок Чокана Валиханова, на котором изображена усадьба: жилой дом с тремя флигелями и мечеть, построенные в 1814 году, медресе, мельница и другие хозяйственные постройки, возведённые до 1835 года[2]. По составу строений (исключая мечеть и медресе), планировке (разделению усадьбы на жилую и хозяйственные зоны), расположению (живописная группа строений возле водоёма и лесных угодий) усадьба Сырымбета представляет собой русскую дворянскую усадьбу XIX века[2].
Александр Гейнс, посетивший усадьбу в июле 1865 года, писал[1]:
|
Две живописные горы, покрытые бором, закрывают его усадьбу; пронесшись по каменистому подъёму и спуску, мы увидели несколько домиков во вкусе наших помещиков средней руки, а посередине — мечеть. В середине дома, занимаемого Шынгысом с женою, убранство подходит к помещичьему. В зале орган, играющий до двенадцати пьес; зеркала в простенках, бронзовые канделябры с хрустальными подвесками, такие же бра; маленькие шёлковые портьеры на дверях, обшитые тонким, но широким аграмантом. В гостиной вместо гарднеровских или корниловских ваз стоят китайские; лампа на столе, диван и пр. Все полы выложены ташкентскими и персидскими коврами; на мебель накинуты тигровые, барсовые и медвежьи шкуры. Общее впечатление приятно. |
|
К 1985 году (150-летию Чокана Валиханова) усадьба была восстановлена[1]. Состоит из так называемого барского дома с гостиной, школы, мечети, мельницы, жилого дома для прислуги, бани и хозяйственных построек[1].
Напишите отзыв о статье "Усадьба Сырымбета"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Уалиханова усадьба // Северо-Казахстанская область. Энциклопедия. — Издание 2-е, дополненное. — Алматы: Арыс, 2006. — С. 559. — 672 с. — 1500 экз. — ISBN 9965-17-306-0.
- ↑ 1 2 3 4 Казахская ССР: краткая энциклопедия / Гл. ред. Р. Н. Нургалиев. — Алма-Ата: Гл. ред. Казахской советской энциклопедии, 1991. — Т. 4: Язык. Литература. Фольклор. Искусство. Архитектура. — С. 534. — 31 300 экз. — ISBN 5-89800-023-2.
- ↑ Постановление Совета Министров Казахской ССР от 26 января 1982 года N 38 «О памятниках истории и культуры Казахской ССР Республиканского значения»
Отрывок, характеризующий Усадьба Сырымбета
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
