Усадьба Тутолмина
| Усадьба | |
Усадьба Тутолмина
| |
 Общий вид усадьбы, 2015 год | |
| Страна | Россия |
| Местоположение | Москва, Гончарная ул., д. 12 |
| Статус |  памятник архитектуры (федеральный) Объект культурного наследия города Москвы № 2054
|
Усадьба Тутолмина — усадьба в Москве по адресу Гончарная улица, дом 12. Выявленный объект культурного наследия[1].
История
На этом месте, в верхней части Швивой горки, в начале XVIII века были построены палаты Строгановых. К началу строительства главного дома усадьбы в 1788 году палаты уже были разобраны. Имение в стиле классицизма строил для себя купец В. В. Суровщиков, однако работы не были завершены и к началу XIX века. Строительство закончил новый владелец, Тимофей Иванович Тутолмин, который после назначения в 1806 году на должность московского генерал-губернатора вскоре продал усадьбу графу И. А. Безбородко[2].
Трёхэтажное здание было включено в альбомы М. Ф. Казакова, оно выполняло существенную роль в формировании архитектурного характера этого района города уже в конце XVIII века. Дом поставлен вдали от красной линии улицы. Образованный таким образом парадный двор был изначально круглым, с одной стороны его охватывало скруглённое крыло здания, которое было ниже основного объёма, с другой стороны двор был обнесён каменной оградой. Садовый фасад выходил на склон Москвы-реки, живописный вид на город и реку открывался со смотровой площадки бельведера, который венчал крышу здания. Парадный фасад главного дома выделяется мощным шестиколонным коринфским портиком с треугольным фронтоном. Торцы боковых крыльев украшали полуротонды с колоннами. Среди залов усадьбы особо выделялись два: громадный двусветный квадратный зал с куполом и соседний с ним овальный бальный зал в северном крыле. По предположению исследователей в усадьбе имелся зимний сад, размещавшийся в южном крыле[2].
Во время занятия Москвы французами здесь некоторое время располагалась резиденция Мюрата. Пожар 1812 года нанёс дому значительный ущерб, бельведер и полуротонды после этого уже не восстанавливались. Возле дома по линии улицы были построены двухэтажные флигеля, датируемые первой третью XIX века. Купивший усадьбу промышленник Тимофей Васильевич Прохоров переоборудовал в 1833 году имение под текстильную фабрику-школу, находившуюся тут до 1850-х годов. Затем в особняке был устроен доходный дом[3].
В 1904-05 годах усадьба была перестроена для гимназии Е. Е. Констан архитектором В. В. Шервудом. Была произведена надстройка главного дома до четырёх этажей, на месте боковых крыльев появились также четырёхэтажные корпуса. Ещё одну надстройку дом претерпел уже в советское время, в 1930-х годах. Историческая центральная часть дома сохранила большую часть декора, во время реставрации 1980-х годов она была выделена цветом[2][3].
- Moscow Goncharnaya 12 2015 2.JPG
Главный дом
- Moscow Goncharnaya 12 2015 3.JPG
Историческая часть главного дома
- Moscow Goncharnaya 12 2015 4.JPG
Левый корпус
- Moscow Goncharnaya 12 2015 5.JPG
Правый корпус
- Moscow Goncharnaya 12 1905.jpg
Главный дом и полукруглые флигеля до перестройки 1904-05 годов
- Moscow Goncharnaya 12 1900-1903 1.jpg
Во дворе усадьбы
- Moscow Goncharnaya 12 1903-1904.jpg
Вид на усадьбу со стороны Москва-реки
- Moscow Goncharnaya 12 1900-1903 2.jpg
Задний фасад флигеля крупным планом
Напишите отзыв о статье "Усадьба Тутолмина"
Примечания
- ↑ [dkn.mos.ru/contacts/register-of-objects-of-cultural-heritage/7596/ Городская усадьба (Тутолмина), XVIII-XIX вв., ХХ в.] (рус.). Департамент культурного наследия города Москвы. Проверено 19 мая 2015.
- ↑ 1 2 3 Москва: Энциклопедия, 1997, с. 834.
- ↑ 1 2 [um.mos.ru/houses/osobnyak_timofeya_tutolmina/ Особняк Тимофея Тутолмина] (рус.). Узнай Москву. Проверено 19 мая 2015.
Литература
- Москва: Энциклопедия / Глав. ред. С. О. Шмидт; Сост.: М. И. Андреев, В. М. Карев. — М. : Большая Российская энциклопедия, 1997. — 976 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-277-3.</span>
Отрывок, характеризующий Усадьба Тутолмина
– Ах, и кучер уехал.Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
