Усадьба Хайзинген

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Замок
Усадьба Хайзинген
нем. Haus Heisingen
Страна Германия
Город Эссен
Дата основания XII
Основные даты:
1458Переход усадьбы в собственность
семейства Сталь фон Гольштейн

1709Переход усадьбы в собственность
Верденского монастыря

1890 Переход усадьбы в собственность
семейства Зонненшайн

Состояние Реставрирован
Координаты: 51°24′02″ с. ш. 7°04′27″ в. д. / 51.40056° с. ш. 7.07417° в. д. / 51.40056; 7.07417 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=51.40056&mlon=7.07417&zoom=12 (O)] (Я)

Усадьба Хайзинген (нем. Haus Heisingen) — дворянская усадьба в районе Хайзинген города Эссен (Германия, федеральная земля Северный Рейн-Вестфалия). Усадьба расположена на правом (северном) берегу Рура. Старейшие из сохранившихся зданий датируются XII веком.





История

В IX веке на границе оседлости франков и саксов возникло небольшое поместье, получившее название Кофельд. Здесь же находился суд, который защищал интересы франкского населения[1]. На протяжении X-XI веков это поместье развилось в небольшой замок, который в начале XIII столетия стал ленным владением Верденского аббатства. Имена владельцев поместья на этом этапе истории установить не удалось. В верденском налоговом реестре 1370 года впервые упомянуто поместье Кофельд, как место жительства солтыса Вердена Генрих фон Люттельнау. В 1423 году Верденское аббатство жалует поместье министериалу Арнольду фон Вальсуму.


В 1458 году поместье приобретает фогт и амтманн Верденского аббатства барон Рупрехт I Сталь фон Гольштейн[2]. В это время поместье уже носило имя Хайзинген. На протяжении семи поколений поместье находится во владении баронов Сталь фон Гольштейн, пока со смертью Фердинанда Вильгельм Сталь фон Гольштейна в 1696 году не прерывается мужская линия вестфальской ветви рода. Поместье Хайзинген наследует его сестра Амалия Элеонора и её супруг Иоганн Георг фон Хаубен[3]. В 1709 году они продают сильно обветшавшую усадьбу аббату Верденского монастыря Коэлестину фон Гайсмару за 23000 имперских талеров. Он перестраивает усадьбу в летнюю резиденцию. К существующему зданию пристраивается юго-западное крыло, и вся усадьба обносится стеной. При наследнике Коэлестина Бенедикте фон Гайсмаре сооружаются барочные въездные ворота.
В результате секуляризации в 1803 году усадьба, как и вся недвижимость Верденского аббатства, переходит во владение французского государства и в 1808 году входит в состав Великого герцогства Берг. По решению Венского конгресса 1815 года Хайзинген вошел в состав Пруссии. В усадьбе размещается квартиры священника и последнего казначея Вердена. В 1842 году усадьба приобретается угледобывающим предприятием для использования в качестве фабричного здания. 2 июля 1890 года усадьба приобретается торговым агентом Иоганном Зонненшайном [4]. Его наследники владеют усадьбой и по сей день.

Описание усадьбы

Усадьба Хайзинген расположена на возвышенности на северном берегу озера Бальденайзее (водохранилище на реке Рур) и представляет собой трапецеидальный в плане участок 45×65 м, с расположенными по периметру строениями. С восточной стороны расположен господский дом. На юго-западе размещена двукрылая хозяйственная постройка. Все строения выполнены из оштукатуренного кирпича или бута. На севере постройка замыкается кирпичной стеной. Остатки впадин и насыпей вокруг участка позволяют сделать вывод, что раньше усадьба ограждалась заполненным водой рвом.
Двухэтажный господский дом имеет размеры 29,5×9,5 м. Здание накрыто высокой четырехскатной черепичной крышей, с двумя маленькими луковицеобразными башенками с флюгером по краям. Над входом в здание герб Коэлестина фон Гайсмара, текст под которым гласит:

«REVERENDISSIMUS ET ILLUSTRISSIMUS DOMINUS CAELESTINUS, MONASTERIORUM IMPERIALIUM ET IMMEDIATORUM EXEMPTORUM WERDINENSIS ET HELMSTADIENSIS ABBAS, HANC ARCEM CUM OMNIBUS IURIBUS ET PERTINENTIIS IMPERIALI ABBATIAE S. LUDGERI INCORORAVIT ANNO MDCCIX EAMQUE VETUSTATE COLLAPSAM RESTAURAVIT ET IN MELIOREM FORMAM APTARI FECIT»
(в переводе с латыни: «Почтенный господин Коэлестин приобретает этот замок со всеми его составными частями в 1709 году для императорского аббатства Святого Людгера в Вердене в обветшалом виде, дабы отремонтировать его и привести в лучший вид»)

В северной части западного крыла размещены въездные ворота с гербом Бенедикта фон Гайсмара. Рядом находится освобожденный в ходе археологических раскопок фундамент круглой башни диаметром 6,2 м, снесенной, вероятно, в 1779 году.

Напишите отзыв о статье "Усадьба Хайзинген"

Ссылки

Примечания

  1. [web.archive.org/web/20070930194159/www.waz.de/waz/waz.essen.aktion3_64121.php История Хайзингена (на немецком языке)]
  2. [www.heisingen.de/Berghoefetext.pdf История поместья Хайзинген (на немецком языке)]
  3. [www.museum-heisingen.de/geschichte_heisingen.html Сайт окружного музея Хайзингена]
  4. [www.heisingen.de/Haus_Heisingen_links.pdf История усадьбы Хайзинген]

Отрывок, характеризующий Усадьба Хайзинген

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.