Усадьба Хрущёвых-Селезнёвых

 памятник архитектуры (федеральный)

Достопримечательность

Усадьба Хрущёвых-Селезнёвых

Усадьба Хрущёвых-Селезнёвых — дворянский особняк (т. н. «городская усадьба») в Москве, на углу Пречистенки и Хрущёвского переулка, хрестоматийный пример жилой архитектуры московского классицизма. Усадьба, выстроенная в 1814—16 гг. по проекту А. Г. Григорьева, почти полностью сохранила свой изначальный облик первой трети XIX века. С 1961 года здание занимает Государственный музей А. С. Пушкина.

История

История усадьбы восходит к началу XVIII века, на её территории сохранилась и постройка XVII века — двухэтажное здание, выходящее глухой стеной в Чертольский переулок. До войны 1812 года домом владели известные семьи княжеских и дворянских родов Зиновьевых, Мещерских, Васильчиковых, Барятинских.

Во время пожара 1812 года здание значительно пострадало. В 1814 году остатки разрушенной усадьбы, принадлежавшей прежде князьям Барятинским, купил гвардии прапорщик в отставке Александр Петрович Хрущёв и сразу начал отстраивать её заново. Через несколько лет на месте сгоревшего дома архитекторами Доменико Жилярди и Афанасием Григорьевичем Григорьевым был возведен красивый ампирный особняк, который окружили многочисленные служебные постройки и небольшой сад с павильоном.

Семья Хрущёвых жила открытым домом, и московское дворянство часто ездило к ним на балы, званые вечера и обеды. Документально подтвержденными сведениями о том, что Пушкин, часто бывавший в этой части Москвы, посещал и этот дом, музей не располагает. Однако, учитывая обширные связи Хрущевых, а также зная, что многие гости дома были из близкого или родственного окружения Пушкина, можно предполагать, что поэт тоже бывал здесь.

В середине 1840-х годов усадьбу приобрели торговцы чаем Рудаковы, а в 1860 г. перешла к отставному штабс-капитану Дмитрию Степановичу Селезнёву, который высоко ценил прекрасные интерьеры с росписью стен и потолков и сохранил некоторые из них, в том числе отделанные мрамором бальный зал и гостиную с каминами. В начале XX века его дочь, решив увековечить память о своих родителях, передала усадьбу московскому дворянству для устройства в ней детской школы-приюта. Зимний сад был пристроен к усадьбе в 1881 году Н. А. Артемовским.

После 1917 года в усадьбе размещались различные учреждения, работа которых была связана с сохранением культурных ценностей. В течение семи лет (1924—1931) здесь находился Музей игрушки. В апреле 1940 года здание было передано Литературному музею для создания в нём постоянной экспозиции, посвящённой Владимиру Маяковскому. Намеченная дата открытия экспозиции совпала с началом Великой Отечественной войны, и проект не был реализован.

В первые послевоенные годы особняк принадлежал Министерству иностранных дел, а потом его вновь возвратили Литературному музею. В августе 1949 года здесь открылась юбилейная выставка «А. С. Пушкин. 150 лет со дня рождения». После её закрытия здание последовательно занимали академические учреждения: сначала Институт востоковедения, затем Институт славяноведения и балканистики. 5 октября 1957 года был подписан правительственный указ о создании в Москве музея А.С Пушкина и о передаче музею памятника архитектуры на Кропоткинской, 12/2 (ныне — ул. Пречистенка). В связи с этим были проведены обследование и реставрация особняка.

Галерея

• Pushkin museum (Prechistenka, 2010s) by shakko 02.jpg

  Фасад со стороны Хрущевского переулка

• Pushkin museum (Prechistenka, 2010s) by shakko 04.jpg

  Рельеф с изображением богини Афины на фасаде со стороны Хрущевского переулка

Ссылки

• [um.mos.ru/houses/gorodskaya_usadba_khrushchevykh_seleznevykh/ Городская усадьба Хрущевых-Селезневых]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Усадьба Хрущёвых-Селезнёвых

На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.