Киви-Вигала
| Деревня
Киви-Вигала
Kivi-Vigala
Показать/скрыть карты
|
Ки́ви-Ви́гала (эст. Kivi-Vigala, до 1918 г. нем. (Stein) Fickel, рус. (Штейн-)Фиккель) — деревня в Рапласком уезде Эстонии, центр Вигальской волости. Расположена вдоль реки Энге. В Киви-Вигале в Энге впадают ручьи Наравере и Коннапере, а также создан пруд.
Содержание
История
На месте усадьбы со второй половины XIII века существовал феодальный замок Икскюлей Фи́ккель (нем. Fickel). В 1420 г. усадьба уже существовала, так как в этот период упоминается местная водяная мельница рядом с замком. Замок и усадьба Фиккель стали главной резиденцией рода Икскюлей в Эзель-Викском епископстве. Расцвет усадьбы пришёлся на XVI—XVII века. В 1568 г. в усадьбе насчитывалось 80 сох земли (26,67 га).
С трёх сторон замок был окружён естественными водоёмами, а с одной стороны был выкопан ров, через который вёл подъёмный мост. Недалеко от замка была создана система плотин, с помощью которых можно было поднять уровень воды во рву и реках. Размеры самого замка составляли 24 × 21 м, а размеры окружающих стен — 68 × 33,5 м. Несмотря на то что размеры были невелики, толщина стен достигала 4 м.
Замок был серьёзно повреждён в ходе Ливонской войны ещё в 1560 г., но быстро восстановлен и модернизирован. В 1576 г. замок был захвачен русскими, и они оставались в нём до 1581 г. Когда русские вынуждены были покинуть Фиккель, они разрушили его и сожгли при отступлении. Крепость была упомянута 18 мая 1595 г. в Тявзинском мирном договоре, по которому русские, среди прочего, отказывались от всех прав на некоторые замки и волости в Ливонии. После этого замок более не восстанавливался, а его развалины стали источником известняка для домостроительства в Фиккеле. До настоящего времени сохранились лишь подземные подвалы, участок старого рва и части стен замка.
До XVIII в. усадьбу называли просто Фиккель, затем распространилось название Гросс-Фиккель (нем. Groß Fickel), а позднее — Штейн-Фиккель, или Каменный Фиккель (нем. Stein Fickel), в память о разрушенных каменных укреплениях.
В том же веке главная усадьба Икскюлей была перенесена из Штейн-Фиккеля в Альт-Фиккель (бывший Зикенкос), после чего Штейн-Фиккель стал усадьбой священника. После 1774 г. в усадьбе уже насчитывалось 35,75 сохи земли (11,92 га), в дальнейшем владения ещё более сокращались. Усадьба была окончательно разрушена в 1786 г. из-за пожара в старом деревянном особняке. Затем в центре усадьбы был построен новый скромный одноэтажный бревенчатый дом священника, впоследствии восстановленный (последняя реконструкция была проведена в конце 1990 г.).
В настоящее время в бывшем особняке на левом берегу реки Энге размещаются Вигальский волостной дом престарелых и центр здоровья семьи.
В 1977—1996 гг. в состав Киви-Вигалы входила деревня Наравере.
Инфраструктура
В настоящий момент в Киви-Вигале функционирует дом культуры, церковь Марии (XIV в.), кладбище, библиотека, начальная школа и дом престарелых.
См. также
Напишите отзыв о статье "Киви-Вигала"
Ссылки
- [www.eestigiid.ee/?CatID=289&ItemID=2703 Деревня Киви-Вигала] на eestigiid.ee
- Эстонский исторический архив, реестр недвижимости: [www.eha.ee/kinnistud/kinnistud.php?module=65&op=3&kid=16737 Kivi-Vigala mõis (Vigala khk)]
- www.mois.ee/deutsch/kirchsp/vigala.shtml Приход Фиккель
| ||||||||
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Киви-Вигала
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
