Эмо-Корт

Эмо-Корт (Emo Court) — палладианский усадебный дом в ирландском графстве Лиишь, расположенный неподалёку от деревни Эмо. Входит в число исторических зданий Ирландии.

Здание в стиле классицизма спроектировано в 1790 году ирландским архитектором Джеймсом Гэндоном по поручению Джона Доусона (англ.). Это единственный особняк, сделанный по проекту Джеймса Гэндона. В те годы Гэндон был занят работой в Дублине, и уделял мало времени проекту, это может являться одной из причин того, что строительство дома заняло в конечном счёте 70 лет. На сегодняшний день представляет собой исторический музей.

Строительство

Когда заказчик - Джон Доусон, первый граф Портарлингтона, был убит во время восстания 1798 года, его новый дом ещё находился в стадии строительства. Его сын нанял новых архитекторов для продолжения строительства. Уже при втором графе Портарлингтона здание было пригодно для жилья, но спустя 47 лет, когда второй граф в возрасте 64-х лет умер, оно все ещё не было достроено. Великий голод в Ирландии чуть было не вынудил выставить дом на продажу, но третий граф сумел закончить дело своих отца и деда. Дом был достроен к 1860 году. Основные элементы особняка в целом совпадают с первоначальным проектом Джеймса Гэндона, но, несмотря на его участие в работе над проектом в течение 20 лет с 1790 года, сегодняшний вид дома не полностью соответствует изначальному замыслу.

История

Расцвет великолепия дворового поместья «Эмо» пришел на вторую половину XIX века, но времена менялись как в самой Ирландии, так и в династии Доусонов, графов Портарлингтона. В отличие от других богатых семей, привыкших жить в роскоши на унаследованное состояние, семья Доусон не сумела финансово удержаться на плаву. Накануне Первой мировой войны они переехали в Англию, а дом остался необитаем. В 1920 году поместье, превышающее 20 квадратных миль (52 км²), было продано Ирландской земельной комиссии. Сам дом после этого некоторое время не был заселен, но земля вокруг поместья была распределена между местными фермерами.

В 1930 году дом был приобретен иезуитами. Одним из первых священников-иезуитов, поселившихся в этом доме, был отец Браун, известный как великолепный фотограф - пейзажист и портретист-этнограф. При иезуитах поместье превратилось в продуктивную ферму и благоухающий сад, некоторая часть земли была отведена под игровое поле. В доме изменился интерьер, была пристроена часовня, отделана комната для заседаний. Вероятно, если бы не иезуиты, этот дом могла бы постигнуть судьба других громадных домов того времени: быть заброшенными и медленно приходить в упадок.

Ссылки

• [www.heritageireland.ie/en/midlandseastcoast/emocourt/ Heritage Ireland: Emo Court]. Проверено 31 октября 2011. [www.webcitation.org/67hDEzaoB Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [www.emocourt.net/ Laois Education Centre: Emo Court Project] (англ.). Проверено 31 октября 2011. [www.webcitation.org/67hDFXVKP Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• Marianne Heron. Сады Ирландии (Gardens of Ireland). — Dublin, 1999. — P. 85–87. — ISBN 0-7171-2936-5.

Отрывок, характеризующий Эмо-Корт

– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?