Усвоение второго языка

Усвое́ние второ́го языка́ (англ. Second-language acquisition) в англоязычных странах рассматривается как самостоятельная дисциплина в рамках прикладной лингвистики, изучающая процесс усвоения человеком второго языка. Второй язык — это язык, который изучается человеком естественным образом или с помощью специального обучения, после освоения родного языка. Термин «усвоение второго языка» может распространяться и на изучение третьего, четвёртого и других языков, так как изучение последующих языков следует по тому же пути. Усвоение второго языка редко приводит к полноценному билингвизму. Усвоение второго языка является процессом приобретения знаний и навыков, а билингвизм является результатом этого сложного и длительного процесса, который в реальных условиях редко осуществляется до конца.

Общие сведения

«Усвоение второго языка» является достаточно новой дисциплиной в рамках прикладной лингвистики. Как и многие другие области лингвистики, усвоение второго языка тесно связано с психологией, когнитивной психологией и образованием. Чтобы отделить обозначение теоретической дисциплины от собственно процесса обучения, для первой используются термины «исследование усвоения второго языка», «изучение второго языка» и «изучение усвоения второго языка». Также в иноязычной литературе встречается термин «усвоение последующего языка».

Исследования в этой области были изначально междисциплинарными, а интерес к процессам освоения языка всегда был традиционным, поэтому определить точное время возникновения дисциплины довольно трудно . Тем не менее в качестве основных в научном изучении усвоения второго языка можно рассматривать две работы: эссе Питера Кордера «Значимость ошибок в обучении» (1967) и статью Ларри Селинкера «Интерязык» (1972). В первые десятилетия 21 века усвоение второго языка оказалось предметом интереса большого количества лингвистических дисциплин и поэтому сегодня изучается с различных точек зрения. При этом двумя основными подходами являются лингвистические теории универсальной грамматики Ноама Хомского и психологические теории: теория усвоения навыков и коннективизм. Крупнейшим теоретиком, выдвинувшим большинство гипотез раннего периода, является Стивен Крашен (большая часть его гипотез была впоследствии опровергнута, но предложенная им терминология оказала значительное влияние на всю дисциплину). Термин «усвоение» (англ. acquisition) первоначально использовался, чтобы подчеркнуть внесознательный, естественный характер процесса усвоения языка (в противоположность сознательному изучению), но в последние годы это противопоставление утратило остроту, и термины «обучение» (англ. learning) и «усвоение» (acquisition) сегодня часто используются как синонимы. Сегодня не существует сколько-нибудь цельной модели усвоения второго языка, а сама эта область является пространством ожесточённых теоретических дискуссий.

Усвоение второго языка можно рассматривать вместе с изучением «языка домашнего наследия» («унаследованного языка», англ. heritage language), который представляет собой еще одну форму языкового существования, наряду с полноценным билингвизмом. Теоретически разумно рассматривать билингвизм не как процесс, а как конечный результат полного изучения второго языка или двух языков параллельно, однако в сфере образования и психологии многие авторы употребляют термин «билингвизм», имея в виду все формы многоязычия.

Способности к языку

Способности к иностранным языкам — это комплекс способностей, обеспечивающих овладение прежде всего языковыми механизмами (фонетика, грамматика, лексика) и видами речевой деятельности (чтение, письмо, говорение, аудирование). Языковые способности являются специфическим психофизиологическим механизмом, формирующимся на основе нейрофизиологических предпосылок. Развитие языковых способностей происходит на основе накопления речевого опыта, в результате деятельности и под влиянием социальных воздействий.

Когнитивные способности

Американские ученые Джон Б. Кэрролл и Стэнли Сапон выделили четыре группы специальных когнитивных способностей, лежащих в основе успешного усвоения иностранного языка:

• Способность к фонетическому кодированию (англ. phonetic coding ability) — восприятие звуков иностранного языка и звуковых форм слов и выражений, их «кодировка» в долговременной памяти и воспроизведение по необходимости.
• Грамматическая чувствительность (англ. grammatical sensitivity) — способность воспринимать грамматические отношения в иностранном языке и понимать роль грамматики в порождении и переводе высказываний и предложений.
• Механическая ассоциативная память (англ. rote associational) — необходима для усвоения большого количества произвольных связей между словами и их значениями, которые необходимо освоить.
• Индуктивная способность (англ. inductive ability) — общая когнитивная способность, способность видеть и выводить правила, управляющие формированием паттернов стимулов.

англ.  Таким образом, способности к языку определяются как минимум уровнем когнитивных способностей, вербального интеллекта, способностей продуктивной и репродуктивной речевой деятельности.

Уровни языковых способностей

Границы между уровнями языковых способностей достаточно размыты. Термины, используемые для определения языковых способностей, не являются строгими и часто употребляются достаточно вольно. Наиболее распространенными являются следующие уровни.

• Носитель языка. Этот термин соответствует владению родным языком. Уровень владения языком является идеальным по причине того, что используемый язык является первым и/или лучшим. На родном языке происходит формирование мышления.
• Беглое владение подразумевает свободное, почти родное использование языка, однако язык может быть не первым. Уровень может быть достигнут углубленным, расширенным изучением языка или полным языковым погружением.
• Опытный говорящий. Возвращаясь к словарю «опытный» означает хорошо продвинутый в своем роде занятий, искусстве или научной отрасли. С точки зрения языка, «опытный» рассматривается как квалифицированный специалист в данной области использования языка, но при этом знание языка ниже чем на уровнях «носитель языка» и «беглый».
• Билингв, трилингв и т. д. Под этими терминами понимается знание двух, трех языков на высоком уровне. Если владения языками кроме родного ниже уровня «беглый», то нельзя говорить о знании нескольких языков.

Факторы

Специалисты по лингводидактике и преподаванию иностранных языков называют факторы, которые прямо или косвенно свидетельствуют о наличии способностей к языку:

• равномерно распределенные способности к математике, родному языку и литературе как предметам обучения;
• способности к пению и музыкальный слух;
• способности к пародированию;
• хорошая память;
• быстрый естественный темп речи;
• беглость чтения на родном языке;
• общее развитие речи (хорошая дикция, умение рассказывать и пересказывать, говорить длинными развернутыми предложениями, быстрая речевая реакция на вопросы);
• возрастной фактор (с увеличением возраста ослабевают языковые способности, пик приходится на возраст 10—12 лет);
• гендерный фактор (девочек, способных к языку, больше, чем мальчиков).

Усвоение второго языка в сравнении с усвоением родного

Путь, который проходят взрослые, осваивающие иностранный язык, во многих отношениях отличается от усвоения родного языка в детстве. Очень немногие взрослые способны достичь уровня компетенции, свойственного носителям языка, хотя многие дети, начав изучение второго или третьего языка в раннем возрасте, в принципе способны освоить язык в совершенстве, что, однако, встречается нечасто из-за прерванного или отложенного обучения, отсутствия контакта со средой, фоссилизации и других факторов.

В речи изучающих иностранные языки часто встречаются особенности и ошибки, которые возникают под влиянием родного: например, у испанцев, в отличие от французов, обнаруживается тенденция к опущению формальных подлежащих в английской речи (Is raining вместо It is raining), так как это нормально в испанском языке. Такое влияние родного языка на изучаемый иностранный известно под названием интерференция. Менее заметно и поэтому менее известно противоположное явление — влияние изучаемого иностранного языка на родной, хотя оно может проявляться на разных языковых уровнях — от просодии и артикуляционной фонетики до синтаксиса и невербальной аранжировки коммуникации. Замечено, что французы, говорящие по-английски, произносят /t/ иначе, чем франкофоны-монолингвы, причем появление этой черты отмечается уже на ранних стадиях освоения английского. Такие эффекты влияния второго языка на первый подтолкнули Вивьен Кук (Vivian Cook) к идее «множественной компетенции» (multi-competence), согласно которой разные языки, которыми в той или иной степени владеет человек, не представляют собой автономные модули, а образуют в его сознании сложно устроенную и взаимосвязанную полисистему.

Интерязык

Интерязык (англ. interlanguage), или «язык обучающегося» (англ. learners' language), — это динамическая форма языка, формирующаяся в сознании человека, изучающего иностранный язык (L2), но ещё не достигшего полноценного владения. Интерязык манифестируется в устной и письменной речевой продукции, которая является основным материалом для теорий усвоения второго языка, так как инструментальные методы (например, томография) до сих пор используются в этой области редко.

Изначально попытки описания «языка обучающегося» были основаны на контрастивном анализе и на анализе ошибок, однако эти подходы не обладали достаточной предсказательной силой, чтобы объяснить и предугадать все ошибки, которые реально допускаются в процессе усвоения второго языка. Например, носители сербского языка, изучающие английский, могут сказать What does Pat doing now?, несмотря на отсутствие предложений такой грамматической организации и в сербском, и в английском.

См. также

• Усвоение языка
• Языковые способности
• Гипотезы Крашена
• Интерференция (лингвистика)
• en:Individual variation in second-language acquisition
• en:Natural order hypothesis

Литература

• Игна О.Н. [cyberleninka.ru/article/n/slagaemye-lingvisticheskoy-odarennosti-i-sposobnostey-k-inostrannym-yazykam "Слагаемые" лингвистической одаренности и способностей к иностранным языкам] (ру) // Вестник ТГПУ : журнал. — 2012. — № 10. — С. 109-113.
• Cook Vivian. Second Language Learning and Language Teaching. — London: Arnold, 2008. — ISBN 978-0-340-95876-6.
• (1987) «» 15: 47–65. Проверено 2011-02-09.
• Flege James [jimflege.com/files/Flege_new_similar_JP_1987.pdf The production of "new" and "similar" phones in a foreign language: evidence for the effect of equivalence classification] // Journal of Phonetics. — 1987. — № 15. — С. 47-65.
• Ellis Rod. Second Language Acquisition. — Oxford, New York: Oxford University Press, 1997. — ISBN 978-0-19-437212-1.
• Gass Susan, Selinker Larry. Second Language Acquisition: An Introductory Course. — New York, NY: Routledge, 2008. — ISBN 978-0-8058-5497-8.
• VanPatten Bill. Key Terms in Second Language Acquisition. — London: Continuum, 2010. — ISBN 978-0-8264-9914-1.
• Krashen Stephen. [www.sdkrashen.com/Principles_and_Practice/index.html Principles and Practice in Second Language Acquisition]. — ergamon Press, 1982. — ISBN 0-08-028628-3.

Ссылки

• Alison. [www.alsintl.com/blog/language-proficiency/ Defining Levels of Language Proficiency Avoids Confusion] (англ.). Проверено 26 августа 2013.
• Mason, Timothy. [www.timothyjpmason.com/WebPages/LangTeach/Licence/CM/OldLectures/L7_Interlanguage.htm Didactics – 7 : Critique of Krashen III. Natural Order Hypothesis (2) :Interlanguage]. Lecture in the didactics of English, Université of Versailles St. Quentin, a course run from 1993 to 2002. Проверено 10 февраля 2011.
• [www.asha.org/public/speech/development/second/ Second Language Acquisition] (англ.).

Отрывок, характеризующий Усвоение второго языка

Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.