Усиченко, Григорий Прохорович

Григорий Прохорович Усиченко
Дата рождения	28 сентября 1922(1922-09-28)
Место рождения	Карыж, (ныне Глушковский район, Курская область)
Дата смерти	6 мая 1996(1996-05-06) (73 года)
Принадлежность	СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Григорий Прохорович Усиченко (28 сентября 1922 года — 6 мая 1996 года) — разведчик 376-й отдельной разведывательной роты 211-й стрелковой дивизии 38-й армии 4-го Украинского фронта; 1-й гвардейской армии, ефрейтор.

Биография

Родился 28 сентября 1922 года в селе Карыж ныне Глушковского района Курской области в семье рабочего. Русский. Член ВКП/КПСС с 1945 года. Образование неполное среднее. Работал в колхозе.

В Красной Армии с июня 1941 года. Участник Великой Отечественной войны с августа 1941 года. Сражался на Брянском, Центральном и 4-м Украинском фронтах.

Разведчик 376-й отдельной разведывательной роты ефрейтор Григорий Усиченко в составе группы 23 января 1945 года близ населенного пункта Пятково в районе города Бельско-Бяла захватил «языка», взорвал дзот вместе с расчетом. Был представлен к награждению орденом Славы.

В составе группы разведчиков 4 февраля 1945 года проник в тыл врага возле населенного пункта Микушовцы. В результате длительного наблюдения на участке шоссейной дороги Бельско — Скочув были установлены районы сосредоточения танков и огневых средств противника и месторасположение крупного штаба. Приказом по 211-й стрелковой дивизии от 19 февраля 1945 года за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками Усиченко Григорий Прохорович награждён орденом Славы 3-й степени. Приказом от 19 февраля 1945 года за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками Усиченко Григорий Прохорович награждён орденом Славы 3-й степени повторно.

21 марта 1945 года в составе группы поиска находился в тылу врага в районе населенного пункта Зебжидовице, где в схватке с противником истребил пять солдат. Разведчики добыли ценные сведения о скоплении живой силы и боевой техники врага, обнаружили замаскированные зенитные огневые средства и полевой аэродром. Эти данные были своевременно переданы в штаб дивизии. Приказом по войскам 1-й гвардейской армии от 23 апреля 1945 года за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками Усиченко Григорий Прохорович награждён орденом Славы 2-й степени.

После 9 мая подразделения 211-й стрелковой дивизии ещё двое суток вели боевые действия по разгрому фашистской группировки генерала Шернера. Война для разведчика Усиченка закончилась 11 мая 1945 года.

В 1946 году старший сержант Г. П. Усиченко демобилизован из рядов Красной Армии. С 1952 года жил в городе Челябинске.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1967 года в порядке перенаграждения Усиченко Григорий Прохорович награждён орденом Славы 1-й степени, став полным кавалером ордена Славы.

Работал бригадиром бетонщиков в тресте «Челябметаллургстрой». Лично принимал участие в строительстве многих объектов ЧМЗ и Металлургического района: доменной печи № 5, прокатного стана «2300», коксовых батарей № 6, 7, 8, кислородно-конвертерного цеха, объектов электродного завода и других.

Скончался 6 мая 1996 года. Похоронен в Челябинске.

Награждён орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, орденом Октябрьской Революции, орденами Славы 3-х степеней, медалями.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=4073 Григорий Прохорович Усиченко]. Сайт «Герои Страны». Проверено 6 июня 2014.

Литература

• Ваганов И. М. Солдатская доблесть. Челябинск, 1968.
• Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.
• Ушаков А. П. Во имя Родины Юж. Урал. кн. издво, 2004

Отрывок, характеризующий Усиченко, Григорий Прохорович

– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.