Услышь молитву мою!

Услышь молитву мою!
Композитор	Феликс Мендельсон
Тональность	соль мажор
Сочинение	WoO 15
Время и место сочинения	25 января 1844 года, Германия
Первое исполнение	8 января 1845 год, зал Кросби, Лондон
Продолжительность	9,5 минут
Части	1. Hear my prayer, O God, incline Thine ear! 2. O for the wings, for the wings of a dove!

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=vfQ3D94EmLg Мендельсон. Hear My Prayer. Исполняет Tiffin Boys Choir. Дирижёр Simon Toyne.]

«Услышь молитву мою», соль мажор, WoO 15 (англ. Hear My Prayer, нем. Hör mein Bitten) — антем Феликса Мендельсона для сопрано соло, хора (SATB) и органа (или оркестра в составе: кларнет, фагот, гобой, валторна, скрипки, альты, виолончели, контрабас, литавры).

История создания Hear My Prayer

Гимн Hear My Prayer Феликсом Мендельсоном был завершен 25 января 1844 года в Лейпциге и вскоре опубликован в Берлине без указания даты публикации. Первоначально написанный на английский текст, впоследствии он был опубликован в немецком переводе, в версии для сопрано, хора и органа (а также в сопровождении камерного оркестра), в Лейпциге издательством Breitkopf & Härtel на немецком языке (Leipzig: Breitkopf & Härtel, 1875 год, Plate M. B. 103) и на английском в Лондоне издательством Boosey & Co (The Choralist, No.300, около 1890 года).

Гимн посвящён пианисту, композитору и дирижёру Карлу Готфриду Вильгельму Тауберту. Мендельсон познакомился с ним во время учёбы у Людвига Бергера, у которого проходил обучение и Тауберт. Мендельсон высоко оценивал его сочинения и был дружен с ним. Первое исполнение состоялось в зале Кросби, в Лондоне, 8 января 1845 года.

Сочинение получило известность благодаря его исполнению сопранистами (среди них Ernest Lough) и детскими хорами (среди них Tiffin Boys Choir). Гимн входит в репертуар церковных хоров.

Текст произведения

Текст произведения — парафраз первых семи стихов псалма 55 (54). Интерпретация латинского текста и его переложение на английский язык специально для Мендельсона выполнены либреттистом William Bartholomew. Молитва взывает к Господу с просьбой защитить от врагов. Английский и немецкий текст Hear my prayer:

Hear my prayer, O God, incline Thine ear! Thyself from my petition do not hide. Take heed to me! Hear how in prayer I mourn to Thee, Without Thee all is dark, I have no guide. The enemy shouteth, the godless come fast! Iniquity, hatred, upon me they cast! The wicked oppress me, Ah where shall I fly? Perplexed and bewildered, O God, hear my cry! My heart is sorely pained within my breast, my soul with deathly terror is oppressed, trembling and fearfulness upon me fall, with horror overwhelmed, Lord, hear me call! O for the wings, for the wings of a dove! Far away, far away would I rove! In the wilderness build me a nest, and remain there for ever at rest.

Hör' mein Bitten, Herr, neige dich zu mir, auf deines Kindes Stimme habe Acht! Ich bin allein; wer wird mein Tröster und Helfer sein? Ich irre ohne Pfad in dunkler Nacht! Die Feinde sie droh'n und heben ihr Haupt: "Wo ist nun der Retter, an den ihr geglaubt?" Sie lästern dich täglich, sie stellen uns nach und halten die Frommen in Knechtschaft und Schmach. Mich fasst des Todes Furcht bei ihrem Dräu'n. Sie sind unzählige – ich bin allein; mit meiner Kraft kann ich nicht widersteh'n; Herr, kämpfe du für mich. Gott, hör' mein Fleh'n! O könnt' ich fliegen wie Tauben dahin, weit hinweg vor dem Feinde zu flieh'n! in die Wüste eilt' ich dann fort, fände Ruhe am schattigen Ort.

Структура

Сочинение состоит из двух больших частей, каждая включает подразделы. Соло сопрано с органным аккомпанементом открывает произведение. Хор вступает с гомофонным повторением текста сопрано, затем происходит диалог солистки и хора. Вторая часть также открывается соло сопрано. Как и в первой части, хор отвечает солисту, но уже с полифоническим повторением текста. Часто фрагмент O for the wings, for the wings of a dove! исполняется отдельно в качестве самостоятельного произведения.

• 1. Hear my prayer, O God, incline Thine ear!
• 2. O for the wings, for the wings of a dove!

Интересные факты

• Концертмейстером на премьере произведения выступила органистка, композитор и музыкальный педагог Энн Мунси (1811—1891). Здесь она познакомилась и позже вышла замуж за либреттиста этого сочинения Уильям Бертоломью (1793—1867), который неоднократно сотрудничал с Мендельсоном (в частности, в создании текста его оратории «Илия»).

Литература

• [www.molitvoslov.com/text369.htm Псалом 54.] На церковнославянском и современном русском языках. Толкование псалма Святѣйшаго Правительствующаго Синода Члена, покойнаго Архіепископа Псковскаго, Лифляндскаго и Курляндскаго и Кавалера Иринея.

Ссылки

• [www.musicaneo.com/ru/sheetmusic/sm-27661_hor_mein_bitten_hear_my_prayer_woo_15.html Публикация нот в версии для сопрано, хора и камерного оркестра. Издательство Boosey & Co.]

Классическая музыка   Германия   Великобритания   Христианство   Музыка

Отрывок, характеризующий Услышь молитву мою!

После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.