Усманов, Абубакир Нурианович
Поделись знанием:
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
| Абубакир Нурианович Усманов | |
| Әбүбәкер Нурийән улы Усманов | |
 | |
| Место рождения: |
д.Имяново, Кизганбашевская волость, Бирский уезд, Уфимская губерния (ныне Балтачевского района Башкортостана) |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёная степень: | |
Абубакир Нурианович Усманов (башк. Әбүбәкер Нурийән улы Усманов, 1910—1982) — историк, фольклорист, кандидат исторических наук (1960). Заслуженный деятель науки Башкирской АССР (1970). Член Союза писателей (1948).
Содержание
Биография
Родился 24 апреля 1910 года в деревне Имяново Бирского уезда Уфимской губернии. Окончил педагогический техникум, а с 1930 года работал председателем бюро пионеров Бирского городского комитета ВЛКСМ[1].
В 1933 году окончил Башкирский педагогический институт имени К. А. Тимирязева.
В 1932—1937 годах являлся заведующим отделом культуры и пропаганды Обкома ВЛКСМ.
С 1937 года работал в Институте истории, языка и литературы Башкирского филиала Академии наук СССР. В 1937—1940 гг. и 1943—1951 гг. являлся директором данного института.
В 1940—1941 гг. начальник Управления по делам искусств при Совете народных комиссаров Башкирской АССР.
В 1941—1943 гг. являлся секретарём Башкирского областного комитета ВКП (б).
Избирался депутатом Верховного Совета Башкирской АССР Бакалинскому округу № 100.
До 1971 года являлся научным сотрудником Института истории, языка и литературы БФ АН СССР.
Научная деятельность
Усманов Абубакир Нурианович является автором более 70 научных работ. Исследовал проблемы присоединения Башкирии к Русскому государству, участия башкир в Отечественной войне 1812 года и в Крестьянской войне 1773—1975 гг.
Также занимался сбором, исследованием и публикацией башкирского фольклора.
Научные труды
- Салауат батыр. — Өфө, Китап — 1945. (башк.)
- Дружба русского, украинского и башкирского народов. — пер. с украинск., — Киев:Витчизна, 1954.
- Башҡортостан Россияға ҡушылған осорҙағы тарихи шарттар. // Башҡортостан уҡыутыусыһы. Өфө, 1957. — № 6. (башк.)
- Присоединение Башкирии к Московскому государству. — Уфа, 1960.
- Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года. Уфа, 1964.
- Кинзя Арсланов — выдающийся сподвижник Пугачева: исторические записки. — М.: 1961, № 71.
- По страницам «Отводной книги». // Вечерняя Уфа. — 1970. — № 55, 59, 69, 71, 72.
- Развитие земледелия в Башкирии в третьей четверти 18 века.// «Из истории феодализма и капитализма в Башкирии». — Уфа, 1971. С.22—74.
- Добровольное присоединение Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1982.
Память
- В Уфе на доме, в котором жил учёный, была установлена мемориальная доска.
Напишите отзыв о статье "Усманов, Абубакир Нурианович"
Литература
- Асфандияров А. З. История сел и деревень Башкортостана и сопредельных территорий. Уфа: Китап, 2009. — 744 с. — С.199.
- Докучаева А. Ученый, писатель и журналист. // Вечерняя Уфа. — 1984. — 7 мая.
- Зарипов Н.Т. Тарих катламнарын актарып. // Кызыл таң. — 1985. — 26 мая.
- Иҙелбаева М. Фәндә ҡалған эҙ. // Советская Башкирия. — 1985. — 24 апреля.
- Осотова В. В память об историке. // Вечерняя Уфа. — 1987. — 1 октября.
- Хаҗиев Н. Мәшһүр тарихчы. // Балтач таңнары. — 2005. — 16 апреля.
- Писатели земли Башкирской: справочник. — Уфа: Китап, 2006. — С.390.
- Узиков Ю.А. Ю. Книги идут к людям. // Вечерняя Уфа. — 1985. — 27 марта.
- Әминев Ә. Ғалимға хөрмәт йөҙөнән.// Советская Башкирия. — 1987. — 9 октября[2].
Примечания
Ссылки
- [encycl.bash-portal.ru/usmanov_a.htm Статья в Башкортостан: Краткая энциклопедия]
- [башкирская-энциклопедия.рф/index.php/prosmotr/2-statya/3387-usmanov-abubakir-nurianovich Статья в Башкирской энциклопедии]
- lib.baltach.ru/node/131
Отрывок, характеризующий Усманов, Абубакир Нурианович
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
