Усмешка (литература)

Усмешка (укр. Усмішка) — разновидность фельетона и юморески, которая была введена в литературу известным сатириком Остапом Вишней. Своеобразность жанра усмешки — в совместимости бытовых зарисовок с частыми авторскими отступлениями, в лаконизме и остроумии.

Усмешка в творчестве Остапа Вишни

В 1920-х годах Остап Вишня издал большое количество популярных сборников усмешек:

• 1924 год — «Вишнёвые усмешки (сельские)»;
• 1925 год — «Вишнёвые усмешки (крымские)»;
• 1926 год — «Украинизуемся», «Вишнёвые усмешки (кооперативные)»;
• 1927 год — «Вишнёвые усмешки (театральные)»;
• 1930 год — «Вишнёвые усмешки (заграничные)».

Также, увидело свет четырёхтомное «Собрание усмешек» (1928, 1930).

Новому жанру Остап Вишня дал также шутливое определение:

Мне новая жизнь улыбается, и я ей улыбаюсь! Из-за этого и усмешки.

Оригинальный текст (укр.)  

Мені нове життя усміхається, і я йому усміхаюся! Через те й усмішки.

Позднее он писал: «Хоть „фельетон“ уже и завоевал у нас полное право на существование, но, на мой взгляд, слово „усмешка“ более наше, чем фельетон».

Остап Вишня активно развивал жанровые разновидности усмешки: усмешка-пародия, усмешка-шутка, усмешка-очерк, усмешка-миниатюра и т. д. Вершиной развития жанра считаются «Охотничьи усмешки», которые Максим Рыльский назвал «лирической поэзией в прозе».

В современной литературе

Усмешка не получила особое распространение в литературе. Правда, журнал «Днепр» иногда печатал «народные усмешки», «днепровские усмешки». Появлялись синкретические жанры: усмешка-очерк, усмешка-рассказ, усмешка-фельетон, усмешка-шутка.

Встречаются и стихотворные усмешки. Например, в творчестве поэта Анатолия Качана.

Литература

• Улыбка / / Литературоведческий словарь-справочник / Роман Громьяк, Юрий Кузнецов и др. — М.: Академия, 1997. — С. 703.
• Улыбка / / Литературоведческая энциклопедия / Автор-составитель Юрий Кузнецов. — Т. 2. — М.: Академия, 2007. — С. 516—517.

Отрывок, характеризующий Усмешка (литература)

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.