Успенский собор (Тула)

Православный собор
Успенский кафедральный собор
Страна	Россия
Город	Тула, ул. Менделеевская, 13-а
Координаты	54°11′34″ с. ш. 37°37′14″ в. д.54.19278° с. ш. 37.62056° в. д. / 54.19278; 37.62056
Конфессия	Православие
Епархия	Тульская и Ефремовская
Архитектурный стиль	Псевдорусский стиль
Автор проекта	Э.В. Скавронский
Строительство	1898—1902 годы
Настоятель	Прот. Сергий Резухин
Статус	Памятник архитектуры

Успенский собор — православный кафедральный собор Тулы, до 1917 года — монастырский. Не следует путать его с историческим кафедральным Успенским собором в Тульском кремле.

История

Время строительства первого, главного храма Успенского женского монастыря точно не установлено. Из документов XVIII века ясно, что это было каменное двухэтажное здание. В верхнем этаже был престол во имя Успения Пресвятой Богородицы и придел во имя преподобного Александра Свирского, в нижнем — престол в честь иконы Божией Матери «Неопалимая Купина» и придел Николая Чудотворца. Со временем здание обветшало, начало уходить в землю, весной и в дождливые дни первый этаж заливался водой. Церковь разобрали и в 1791—1792 годы построили новую — каменную, одноэтажную — на деньги, выделенные из казны Екатериной II, попечением тульского гражданского губернатора Андрея Ивановича Лопухина. Главный престол освятили во имя Успения Пресвятой Богородицы, южный придел был посвящён иконе «Неопалимая Купина», северный — Александру Свирскому. В 1857 году храм, пришедший уже в довольно ветхое состояние, был расширен, после чего его обветшание только ускорилось.

В 1899 году приступили к разборке этой церкви, а к 1902 году на её месте воздвигли новое двухэтажное здание. Нижний теплый храм с одним престолом во имя равноапостольной Марии Магдалины и великомученика Пантелеймона целителя освятили 24 октября 1902 года. Верхний, с главным престолом Успения — 28 июня 1904 года, а приделы верхнего храма — во имя иконы «Неопалимая Купина» и во имя Александра Свирского — 11 июля 1910 года и 3 июля 1911 года.

Успенская церковь была возведена в псевдорусском стиле. Сохранился её первоначальный, неосуществленный проект, который близок к построенному храму, но предусматривает несколько иные декоративные и пластические элементы. В процессе строительства отказались от готических элементов декора — стрельчатых обрамлений окон на барабанах. Не стали делать и горизонтальное трехчастное деление фасадов окнами — в случае такого деления здание казалось бы трехэтажным. Стены верхней церкви расписывались в 1909 году. Возможно художники были соработниками Виктора Васнецова, так как росписи храма являются точными копиями его работ в Киевском Владимирском соборе. На стене верхнего храма сохранилась надпись: «В 1909 году тщанием настоятельницы игуменьи Магдалины, с помощью благотворителей, соборный храм сей украшен стенным писанием и орнаментом». Стены собора сложены из тёмно-красного кирпича. Черные купола увенчаны крестами и полумесяцами. В соборе была похоронена почитаемая в Туле игуменья Агнии, которая занималась строительством храма.

С приходом к власти большевиков монастырь был упразднён и собор закрыт. В 1930-х годах его пытались взорвать, но собор оказался очень прочным и выстоял. Тогда с него сбили купола и разместили филиал государственного архива. В конце 1980-х была произведена реконструкция здания. Вновь были установлены купола и укреплено основание собора.

8 сентября 2006 года собор был возвращён верующим, а 24 января 2007 года престол нижнего храма освятил архиепископ Тульский и Белевский Алексий и туда были перенесены мощи святого Иоанна Тульского. 10 мая 2012 года в Свято-Успенском кафедральном соборе был торжественно освящен второй этаж. Оно ознаменовало собой завершение реставрационных работ храма.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Успенский кафедральный собор
• [russian-church.ru/viewpage.php?cat=tula&page=3 Успенский кафедральный собор] на сайте «Русские церкви»

Отрывок, характеризующий Успенский собор (Тула)

– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.