Устинов, Георгий Феофанович

Георгий Феофанович Устинов (1882—1932) — русский журналист, прозаик.

Биография

Родился в в Балахнинском уезде Нижегородской губернии в семье раскольников. Учился в церковно-приходском училище села Кантаурово Семеновского уезда. В семнадцать лет стал матросом на волжском буксирном пароходе. Бродяжил, голодал.

В 1905 году в Сормово участвовал в политической деятельности. С 1907 г. занялся журналистской деятельностью. Публиковался в газетах «Судоходец», «Волгарь», «Нижегородский листок». В 1917 г. начинает публиковаться в прессе РСДРП(б).

С сентября 1917 г. поддерживал левых эсеров, с начала 1918 г. присоединяется к большевикам. В декабре 1917 — январе 1918 гг. редактор газеты «Советская правда» (Минск). В 1919-1920 гг. входил в редакцию газеты «Советская Сибирь». Состоял ответственным секретарем газеты «В пути», издававшейся в бронепоезде Троцкого^{[уточнить]}.

Заведовал Лекционным отделом «Центропечати», работал в редакции «Правды». В 1921 г. был исключен из партии за пьянство.

В годы революции заводит дружбу с Сергеем Есениным. После самоубийства Есенина первым с супругой обнаружил его труп.

Литературное творчество

Известно несколько пропагандистских брошюр Устинова: «В коммуне» (1918), «Интеллигенция и Октябрьский переворот» (1918),  «Крушение партии левых „эс-эров“» (1918), «Российская коммунистическая партия (большевиков)» (1920).

Активно публиковался как литературный критик. Устинову была свойственна вульгарно-социологическая трактовка литературного творчества.

Автор пропагандистской брошюры «Трибун революции», посвященной апологии Л. Д. Троцкого на военно-политических должностях. Она была написана в конце 1918 г., но по неизвестным причинам вышла только в 1920 г. Оценка самого Троцкого этой брошюре неизвестна. Устинов активно использовал прямую речь Троцкого.

После самоубийства Есенина оставил воспоминания о нем.

В 1926 г. изданы сборники рассказов Устинова «Пропащие годы» и роман «Чорный ветер», которые не были замечены критикой.

Публиковался под псевдонимами: Юрий Гордеев, Клим Залетный, Залетный, Г. Фанвич.

Избранная библиография

1. Трибун революции: (Л.Д. Троцкий). — М.: Денница, 1920.
2. Литература наших дней / Георгий Устинов. — М.: Девятое января, 1923.
3. Г. Устинов, К. Бесядовский. Современная Румыния: 1. Историко-полит. очерк. 2. Военно-геогр. и военно-стат. описание — М.: Высш. воен. ред. сов. Гос. изд-во, 1923.
4. Пропащие годы: Рассказы: 1. Пропащие годы. 2. Сердце Терентия Власыча. — Л.: Гос. изд-во, 1926.
5. Чорный ветер: Роман / Георгий Устинов. —М.; Л.: Гос. изд-во, 1926.

Отрывок, характеризующий Устинов, Георгий Феофанович

Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.