Утагава Кунисада

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Утагава Кунисада
歌川 国貞

Портрет художника в возрасте 80 лет, сделанный его учеником
Имя при рождении:

Сумида Сёгоро

Дата рождения:

1786(1786)

Место рождения:

Эдо

Дата смерти:

12 января 1865(1865-01-12)

Место смерти:

Эдо

Происхождение:

Япония Япония

Жанр:

живопись

Учёба:

Утагава Тоёкуни

Стиль:

укиё-э

Работы на Викискладе

Утагава Кунисада (яп. 歌川 国貞?, известен также как Утагава Тоёкуни III (яп. 三代歌川豊国)) — крупнейший японский художник и мастер цветной графики (ксилографии) периода Эдо.





Биография

Подробных сведений о жизни Утагавы Кунисады сохранилсь немного. Родился он в Хондзё, восточном пригороде Эдо, и первоначально носил имя Сумида Сёгоро (яп. 角田 庄五朗 Сумида Сё:горо:), а также Сумида Сёдзо (яп. 角田 庄蔵 Сумида Сё:дзо:). Там же и умер по прошествии почти 80 лет. Отец скончался, когда мальчику не исполнилось ещё и года. Семья жила на доходы от принадлежавшего ей парома. Талант к рисованию проявился у будущего художника рано. Его рисунки понравились Утагаве Тоёкуни, руководителю школы Утагава (англ.), в то время известному художнику, изображавшему портреты актёров театра кабуки, и в 1800 году он берёт юношу в ученики. От своего учителя Сумида Сёгоро получил имя КУНИсада, первый иероглиф которого был взят из имени ТоёКУНИ.

Первый известный оттиск работы Кунисады относится к 1807 году, однако следующие датируются уже 1809-10 годами. С 1808 года он работает как иллюстратор книг, причём популярность рисунков Кунисады растёт с каждым годом. В 1809 году он уже называется «звездой» школы Утагава, а в 1810-11 годах оценён как равный по мастерству своему учителю Тоёкуни. В 1808 или 1809 годах появляется его первая серия портретов театральных актёров; одновременно выходят серии видов города Эдо и бидзинга. В 1813 году был официально признан вторым по значению мастером стиля укиё-э (после его учителя Тоёкуни).

Начиная с 1810 года Кунисада использует псевдоним Гоготэй, встречающийся вплоть до 1842 года на всех его гравюрах по тематике кабуки, а с 1825 года также псевдоним Котёро — для всех остальных своих работ. В 1844 году Кунисада принимает имя своего учителя, и некоторые работы подписывает как Тоёкуни III.

Утагава Кунисада входит в первую тройку великих мастеров укиё-э, вышедших из школы Утагава — наряду с Утагавой Хиросигэ и Утагавой Куниёси, при жизни далеко превосходя этих двух последних как по популярности, так и по продаваемости своих работ.

Творчество

К концу 2006 года известно около 15 500 художественных разработок Кунисады, которые охватывают порядка 23 500 листов. Это огромное количество соответствует реальности, так как известно, что за годы своего творчества художник создал от 20 000 до 25 000 «сюжетов», в которые вошли 35-40 тысяч отдельных листов. Наибольшее внимание школа Утагава уделяла изображениям, связанным с театром кабуки и играющим актёрам. На долю этого жанра приходится около 60 % работ Кунисады. В то же время многочисленны в его творчестве и произведения бидзинга (прекрасных женщин), составляющие 15 % от его общего наследия (что больше, чем у современных Кунисаде художников). Делал он также портреты борцов сумо. Довольно редки его пейзажи и изображения воинов — примерно по 100 листов по каждому из этих направлений.

Менее изучена учёными его деятельность как иллюстратора книг, хотя, по всей видимости, в этой области искусства Кунисада был не менее активен, нежели в цветной гравюре.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Утагава Кунисада"

Ссылки

  • [www.kunisada.de/ The Utagawa Kunisada Project] (англ.) — обзор работ Кунисады: списки картин и серий, список псевдонимов художника.
  • [www.artelino.com/articles/kunisada.asp Статья о Кунисаде] (англ.)
  • [zen-designer.ru/artists/214-kunishada Статья о Кунисаде] (рус.)

Отрывок, характеризующий Утагава Кунисада

– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!