Ута-гарута

Ута-гарута
Игроков	от 2 + ведущий
Сложность правил	простая
Уровень стратегии	низкий
Развивает навыки	память, реакция

Ута-гарута (яп. 歌ガルタ, «песенные карты») — японская настольная игра, в которой игроки должны идентифицировать разложенные на столе (на полу) карты с текстом стихотворений с теми, что находятся на руках.

История игры

Обычно под ута-гарута подразумевалась широко известная игра в карты по мотивам «Ста стихотворений ста поэтов». Истоки же этого соревнования, по одной из версий, заключаются в переработке элитарного развлечения аристократов эпохи Хэйан «кай-оой» (яп. 貝覆, «заслонять ракушки») или «кай-авасэ» (яп. 貝合わせ, «соединение ракушек»); это развлечение было популярно в среде аристократок эпохи Хэйан: на одной половинке раковины была изображена первая часть рисунка, а на другой — продолжение, или на парных раковинах изображались части стихотворения. Именно вторая вариация игры и развилась в «каруту». Позже вместо ракушек стали использоваться деревянные фишки, повторяющие по форме шахматы из японского развлечения «сёги» или ацугами (яп. 厚紙, «плотная бумага») с золотым или серебряным напылением.

Современный вид это развлечение приобрело после появления в Японии бумажных карт, завезённых португальцами. Популярностью это развлечение было обязано наиболее известной антологии «Огура хякунин-иссю» (букв. «Сто стихотворений ста поэтов»), созданной в эпоху Камакура (1185—1333) выдающимся поэтом и филологом Фудзивара-но Тэйка (1162—1241), ставшей к периоду Эдо (1603—1867) учебным пособием по изучению вака. Благодаря повсеместному распространению карт ута-гарута, антология «Сто стихотворений ста поэтов» стала известна также в среде простого народа.

В Средние века существовали также карточные игры по мотивам многих других классических произведений, такие как Кокинсю утагарута (яп. 古今集歌かるた), Исэ моногатари утагарута (яп. 伊勢物語歌かるた) и другие. Умение играть в ута-гарута было необходимым элементом образования девочек-представительниц аристократических семейств, обитательниц Внутреннего дворца, а сами карты — обязательно включали в приданое невест. До середины периода Сёва (1926—1989) являлось развлечением высшего класса, в котором участвовали маленькие девочки.

Правила

Основные правила

Карты делятся на ёмифуда (яп. 読み札, «карты, которые читают», содержат «ками но ку», верхнюю строфу стиха и иллюстрации; 100 шт.) и торифуда (яп. 取り札, «карты, которые берут», с нижней строфой произведения, «симо но ку», 100 шт.). Тори-фуда раскладывались на полу в зале, где проходила игра.

Тираси-дори

Один ведущий, трое и более игроков. Пока чтец напевал первую строфу одного из стихотворений с карты ёми-фуда, игроки должны были распознать его и найти карту с продолжением, вытянув её и отложив себе. Побеждал набравший наибольшее количество карт тори-фуда.

Гэмпэй-дори

Один ведущий и две команды. Название «гэмпэй» (яп. 源平, «сражение домов Тайра и Минамото») отражает командный стиль игры: «команда Гэндзи» против «команды Хэйкэ». Команды рассаживаются в линию, друг напротив друга. Ведущий раскладывает по 50 карт на команду в три ряда, лицом к игрокам. Затем зачитывает карту «ёмифуда». Игроки могут брать карты как со своей стороны, так и со стороны противника, причём, если это происходит, они перекладывают карту со своей стороны на сторону противника. Если игроки ошибаются, то противники перекладывают им карту со своей стороны. Выигрывает та команда, у которой кончатся торифуда.

С целью опередить соперников в распознании с самых первых строк зачитываемого стихотворения игроки стали заучивать стихи наизусть. Так постепенно складывались традиции, способы и формы развлечения ута-гарута.

Искусство и культура

• Chihayafuru — аниме, где основное действие посвящено игре в каруту.

Литература

• Традиционная игровая культура стран Восточной Азии. Учебное пособие / Сост.: д-р ист. наук, доц. Е. Э. Войтишек. — Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2012. — 278 с.

Отрывок, характеризующий Ута-гарута

Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.