Утёвка

Село Утёвка Здание Утёвской сельской администрации Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Самарская областьСамарская область Муниципальный район Нефтегорский район Сельское поселение Утёвское Координаты 52°53′55″ с. ш. 50°58′01″ в. д.52.89861° с. ш. 50.96694° в. д. / 52.89861; 50.96694    Основан XVIII век Первое упоминание 1792 Тип климата континентальный Население 6091 человек (2010) Национальный состав русские Конфессиональный состав православные Часовой пояс UTC+4 Телефонный код +7 84670 Почтовый индекс 446602 Автомобильный код 63, 163 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=36230820001 36 230 820 001]

Утёвка — село в Нефтегорском районе Самарской области, административный центр одноимённого сельского поселения (волостной центр).

Краткое описание

В селе находится администрация сельского поселения Утёвка (волости), в состав которого по состоянию на 2007 год помимо самого села Утёвка входят также село Трофимовка и посёлки Каменный Дол и Песчаный Дол.

В Утёвке есть Троицкий храм, библиотека, дом культуры, стадион с полноформатным футбольным полем, отделение милиции, служба пожарной охраны, почтовое отделение и телеграф, телефонный переговорный пункт, отделение сберегательного банка, детский сад, средняя общеобразовательная школа, музыкальная школа, больница, краеведческий музей при школе.

В окрестностях села находится Ветлянская оросительная система (водохранилища), обслуживающая три района области, имеющая большое значение в условиях зоны рискованного земледелия, к которой относится Самарская область.

Село Утёвка газифицировано; имеется водопровод и соответствующая служба по его обслуживанию и эксплуатации.

Большая часть населения занята в сельском хозяйстве. В советское время имелось два совхоза, в настоящее время имеются пекарня и предприятия сельскохозяйственного профиля, утёвское отделение газового хозяйства, имеется лесхоз, есть фермерские хозяйства, предприятия производящие и реализующие строительные материалы.

В Утёвке имеется большое количество магазинов, традиционно расположенных или на самой улице Торговой или рядом с ней, в том числе и магазин системы «Пятёрочка». По субботам в Утёвке работает крупная ярмарка (базар), на которой продаются товары самого широкого ассортимента.

Население

Численность населения
1959	2002
3905	4591

История села

По устным преданиям поселение было заложено в 1742 году казаком Селезнёвым, переселившимся в эти места из Красно-Самарской крепости, располагавшейся в пяти верстах от этого места на реке Самаре, и построившим хутор между двумя речками — левыми притоками реки Самары, ныне носящими названия Курни и Утёвочка. В настоящее время это ориентировочно улица Саратовская села Утёвка. В дальнейшем (приблизительно в 1747—1752 годах) рядом с хутором Селезнёва стали селиться крестьяне, переселявшиеся в эти места из Пензенской губернии.

По одним сведениям название села — Утёвка, а в дальнейшнм и речки Утёвочки произошло от того, что жители Красно-Самарской крепости стали называть поселенцев, поселившихся рядом с Селезнёвым, утятами. По другим сведениям первоначально поселение называлось Селезнёвка. Одними из первых поселенцев в этих местах были семьи Киселевых, Утовкиных и Клюевых. Утовкин поселился на левом берегу одной из речек, которая в дальнейшем получила по его фамилии название Утёвочка, а вслед за этим и всё село стали называть Утёвкой. Первоначально село состояло из четырёх поселений — Селезневка, Утевка, Киселевка и Чернышёвка, разделенных между собой озёрами, находящимися и поныне на его территории.

В село Утёвку во второй половине XVII века и в первой четверти XVIII века на жительство переселялись крестьяне из Тамбовской и Смоленской губерний, а также и из Симбирской, Владимирской, Костромской, Воронежской, Тверской, Смоленской и других центральных губерний России.

В конце XVIII — начале XIX века, когда приток переселенцев усилился, все четыре посёлка — Селезневка, Чернышевка, Киселевка и Утевка — слились в одно село, названное Утевкой.

Первые упоминания о селе Утёвка в официальных архивных документах встречаются с 1792 года.

Современная история села

В 1810 году в Утёвке на средства жителей была построена каменная церковь во имя Дмитрия Солунского, к сожалению, в тридцатые годы XX века церковь была закрыта, а здание разрушено.

С 1842 года в Утёвке была открыта первая школа, а с 1876 года стала регулярно работать почтовая связь.

После отмены крепостного права в 1861 году экономическое развитие села резко ускорилось, значительно возрос приток населения. Была построена и освящена 7 января 1892 года Троицкая церковь, при которой позднее в отдельном здании была открыта церковно- приходская школа. А в 1895 году при Дмитриевской церкви стала работать школа грамоты для взрослых, в которой преподавали две учительницы. По статистическим данным в 80-х годах XIX века в Утёвке процент грамотных людей составлял 6,7 %. К этому времени в Утёвке появляются торговые склады, насчитывается семь кузнец, пятнадцать ветряных мельниц, три трактира, строятся каменные дома зажиточных жителей села. К 1890 году в селе насчитывается 935 дворов, имелось три школы, фельдшерско-акушерский пункт, вел прием частный врач Н. В. Дроздов.

Революция в России 1905 года не оказала сильного влияния на жизнь села, хотя отмечалось появление антиправительственных листовок, найденных жандармами при обыске в доме одного из жителей села — Кирсанова, а также призывы к борьбе с самодержавием на собрании крестьян села, организованным временно работающим в селе иконописцем Котельниковым. Отсутствие сильного противостояния с властями в этот период истории вероятнее всего объясняется тем, что в целом был высок процент зажиточных жителей в селе, земли хватало, и стоимость её аренды не была очень высокой.

Не обходили стороной Утёвку и беды, как общероссийского масштаба — Первая мировая война, например, так и локального характера. К примеру, летом 1910 года в Утёвке случилась эпидемия холеры, фиксировалось до 14 смертей в день. В 1915 году случился сильный пожар — выгорело до 140 дворов. В 1916 году село приняло много беженцев из западных прифронтовых областей центральной России, которые жили по частным подворьям, а также пленных немцев и австрийцев.

К 1917 году в селе насчитывалось 993 крестьянских хозяйства, из которых 260 было зажиточными. Наиболее богатыми считались братья Тимонтаевы, владевшие до 800 десятин земли, Ефим Печёнов, владевший до тысячи десятин земли, а также семья Сёмочкиных. Стоит отметить, что все эти люди сами являлись в первую очередь крестьянами-тружениками, хотя и нанимали наёмных работников.

После октября 1917 года в селе произошло политическое размежевание как на сторонников Советской власти, так и на сторонников созыва Учредительного собрания, последних возглавляли торговец мануфактурой Василий Колебанов и зажиточный крестьянин Ефим Печёнов. Однако, до лета 1918 года политическое противостояние в Утёвке не принимало радикального характера. Хотя, например, в январе 1918 года в сёла волости, в том числе и в Утёвку, из Самары были направлены продотряды для принудительного изъятия хлебных излишков у кулаков, и Сельский совет, возглавляемый сторонниками советской власти, при активной помощи ревкома села производил учёт хлебных запасов, отбирал у населения имеющееся на руках оружие, а весной стал изымать землю у богатых землевладельцев. Однако, к тому времени против Советской власти активно, с оружием в руках выступили уральские казаки, разъезды которых иногда добирались и до Утёвки.

В июне 1918 года Комитет членов Учредительного собрания («Комуч») в Самаре объявил о наборе в армию для борьбы с большевиками, однако большого желания идти в эту армию жители Утёвки не проявили. Для борьбы с саботажниками из Самары был послан вооружённый карательный отряд. Противники Советской власти в Утёвке передали военным список советских активистов, и двое из этого списка — В. С. Пудовкин и С. М. Проживин были расстреляны, а в отношении других активистов ограничились поркой плетьми.

В 1920 году был собран не очень хороший урожай зерна, а при этом все крестьянские запасы были опустошены тотальной продразвёрсткой. С апреля по июль 1921 года в Поволжье произошла сильнейшая засуха, поэтому зиму 1921—1922 года жители Утёвки встретила без хлебных запасов и корма для скота. В результате возникшего сильнейшего голода многие жители села уезжали целыми семьями в Пензу, в Сибирь и в Ташкент. Происходили массовые голодные смерти. Школы были закрыты, а в их помещениях были организованы детский дом для оставшихся без родителей детей и открыты столовые. В апреле 1922 года Утёвка стала оживать после страшнейшего голода прошедшей зимы.

В тридцатые годы XX века оба храма в селе были закрыты, их священнослужители репрессированы. Здание Дмитриевской церкви позднее было снесено, как и колокольня Троицкого храма. В 1989 года храм Святой Троицы в селе Утёвка был восстановлен и после восстановления был заново освящён 1991 году, а позднее была заново построена его колокольня и 7 апреля 2005 заново раздал звон вновь обретённых на ней колоколов.

Утёвка — это самое крупное село района, поэтому до строительства города Нефтегорска, ставшего районным центром, именно Утёвка была долгое время районным центром.

Мемориалы

Жители села с большим уважением относятся к своей истории, к памяти о своих земляках, поэтому в селе имеют мемориалы в память далёких или совсем недавних событий, связанных с историей села.

Например на улице Красная площадь находится мемориальная стела над могилой борцов за советскую власть в Утёвке. Недалеко находится мемориал в честь жителей села, погибших на фронтах Великой отечественной войны. Рядом со стелой этого мемориала находятся мраморные плиты, на которых выбиты фамилии жителей Утёвки, не вернувшихся с войны.

На улице Крестьянской на доме № 11 находится мемориальная табличка о том, что в этом доме в декабре 1917 года в Утёвке была провозглашена Советская власть.

Недалеко от здания сельской администрации находится сравнительно недавний памятник воинам-интернационалистам, погибшим при выполнении своего воинского долга на земле Афганистана.

В селе Утёвка родилось и жило немало талантливых и энергичных людей, внёсших каждый свою лепту в славную историю и края, и губернии, и всей России. Например, огромный вклад в изучение истории села Утёвка внёс местный краевед Кузьма Емельянович Данилов.

Прославленный художник-иконописец

Но пожалуй самым известным Утёвским жителем, оставившим в истории свой яркий творческий и человеческий след, является житель села Григорий Николаевич Журавлёв — безрукий и безногий художник-самоучка, расписавший храм Святой Троицы в селе Утёвка, написавший немало икон и создавший яркие, запоминающие портреты своих земляков и современников.

Г. Н. Журавлёв был художником самоучкой. Благодаря помощи родных и близких ему людей ему удалось получить образование (писал он карандашом зажатым в зубах), а также освоил технику живописи маслом — кисти он также держал зажатыми в зубах.

Имя художника было широко известно не только в Самарской губернии, но и далеко за её пределами. Известно, что он выполнял заказы на написание икон многих известных людей своего времени, и вёл переписку с губернатором Самары и последним русским императором Николаем II, а также ему была назначена пожизненная государственная пенсия.

См. также

• Административное деление Самарской области

Ссылки

• [www.library.ru/1/local_uprav/selo/utevskaya.php Утёвская сельская библиотека]
• [www.palomnik.volga.ru/6_utevka.htm Село Утёвка]
• [www.5-tv.ru/news/details.php?newsId=4044 Жители села Утёвка предлагают канонизировать своего земляка]
• [www.malinovsky.ru/art/prose/favorites/vol1/vol1_6/chapter20/index.php Сайт Александра Малиновского. «Между Курнями и Утёвочкой»]
• [www.postindex.ru/rus/nd16884/qu1200/ic4156102 Село Утёвка. Почтовые индексы]

Литература по теме статьи

• Александр Станиславович Малиновский. «Радостная встреча. Документальная повесть», Самарское отделение литфонда России, Самара, 2007.

Отрывок, характеризующий Утёвка

– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.