Утида, Рёхэй

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Утида, Рёсукэ»)
Перейти к: навигация, поиск
Рёхэй Утида
内田 良平
Имя при рождении:

Рёсукэ Утида

Дата рождения:

11 февраля 1874(1874-02-11)

Место рождения:

Фукуока

Дата смерти:

26 июля 1937(1937-07-26) (63 года)

Гражданство:

Япония

Образование:

университет Тоёго

Основные идеи:

национализм

Рёхэй Утида (яп. 内田 良平 Утида Рё:хэй?, 11 февраля 1874, префектура Фукуока26 июля 1937) — японский политик — ультранационалист, в 1901—1937 — руководитель им же основанного Амурского союза (Кокурюкай).



Биография

Рёхэй Утида был третьим сыном мастера дзюдо Утиды Рёгоро, самурая, происходившего из княжества Фукуока. Первоначально носил имя Рёсукэ, в 1902 году поменял его на Рёхэй. С детства он интересовался различными видами традиционных боевых искусств и борьбы — кендо, дзюдо, сумо. Будучи племянником первого председателя националистической группировки Гэнъёся, Хираоки Котаро, Утида ещё юношей вступил в эту организацию.

В 1893 поступил в университет Тоёго, где изучал русский язык и познакомился с китайской классической литературой. Когда в 1894 году в Корее вспыхнуло восстание Тонхак (англ.), Утида (как и ряд других членов Гэнъёся) уехал в эту страну, чтобы помогать повстанцам, таким же традиционалистам, как и члены этого японского общества. В 1897 совершил поездку в Сибирь. После симоносекского инцидента занял крайне антирусскую позицию. После дальнейших посещений российского Дальнего Востока высказался в том смысле, что японцам нечего бояться этой «коррумпированной нации», и последовательно выступал за развязывание войны между Японией и Российской империей.

В 1901 основал Амурский союз (Кокурюкай), ультранационалистическую организацию, выступавшую за развязывание войны с царской Россией, имевшую своей целью вытеснение её из Маньчжурии и впоследствии — из Восточной Азии в целом. Большое значение и Утида, и его организация придавали пропагандистской и публицистической деятельности. Уже в 1901 он издал сочинение под названием «О развале России», в котором защищал необходимость войны с Россией. Эта работа была практически сразу же была запрещена японским правительством, и Утида был вынужден ограничиться изданием её сокращённого варианта «Про Россию». В то же время Утида инициировал создание Японо-российского общества, которое, по его мнению, после победоносной войны Японии должно было способствовать возрождению российско-японских отношений — в этом своём начинании Утида пользовался поддержкой премьер-министра страны Ито Хиробуми. В 1903 вступил в созданное Коноэ Ацумаро Антироссийское общество, также выступавшее за войну с Россией.

После победы Японии в Русско-японской войне выступал против заключения Портсмутского мирного договора и, после создания японского протектората над Кореей, призывал к полной аннексии Японией этой страны. Выезжал в Корею, где консультировал прояпонских местных политиков и оказывал содействие генерал-резиденту в Корее.

Во время китайской революции выступал на стороне революционеров из партии Сунь Ятсена. Благодаря своим связям в военных и промышленных кругах Японии направлял продажу японских вооружений китайскому правительству. В то же время он опубликовал брошюру «Новый порядок Китая», в которой призывал маньчжурскую династию в этой стране уступить власть китайским революционерам, а самим вернуться в Маньчжурию. Эта книга содержала в себе завуалированную идею о разделе Китая. В ноябре 1914 вновь сконцентрировал своё внимание на китайской политике, передав японскому премьер-министру Окуме Сигэнобу разработанный им меморандум «О разрешении китайского вопроса». Переданные Японией китайскому правительству «21 требование» в январе 1915 года основывались именно на этом меморандуме. Такими действиями он способствовал утверждению позиций Японии на материковом Китае и старался добиться смещения ненадёжного, с его точки зрения, китайского президента Юань Шикая. В то же время Утида агитировал за союз с Китаем и предупреждал о неминуемых кровопролитных восстаниях в этой стране. Такая политика японцев в Китае в целом не имела успеха: получив лишь незначительные концессии в этой стране, японские требования вызвали в Китае взрыв антияпонских настроений, вылившихся в конце концов в Движение четвёртого мая.

В 1920-1930-х годах концентрировал свои усилия на борьбе с либерализмом и проявлениями интернационализма в японской политической и общественной жизни. В 1925 он был арестован в связи с неудачным покушением на японского премьер-министра Като Такааки. Во время мирового эконономического кризиса 1930-х годов он стал одной из ведущих фигур влиятельной фашиствующей группировки Дайниппон Сайсантё, выступавшей за передачу власти в стране военным кругам.

Напишите отзыв о статье "Утида, Рёхэй"

Литература

  • Beasley, W.G. (1991). Japanese Imperialism 1894—1945. Oxford University Press. ISBN 0198221681.
  • Duus, Peter (1998). The Abacus and the Sword: The Japanese Penetration of Korea, 1895—1926. University of California Press. ISBN 0520213610.

Отрывок, характеризующий Утида, Рёхэй

Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.