Утков, Виктор Григорьевич

Виктор Григорьевич Утков
Виктор Григорьевич Утков в 1987 году
Псевдонимы:	1939, 1940 годы: Виктор Бурмин
Дата рождения:	28 марта (10 апреля) 1912(1912-04-10)
Место рождения:	с.Сычёвское, Сычёвская волость, Курганский уезд, Тобольская губерния, Российская империя (ныне Варгашинский район, Курганская область)
Дата смерти:	8 февраля 1988(1988-02-08) (75 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, литературовед
Жанр:	рассказы, очерки
Язык произведений:	русский язык
Дебют:	Чудесная пшеница. Очерк. Омск, 1939
Награды:

Виктор Григорьевич Утко́в (28 марта (10 апреля) 1912, с. Сычёвское, Сычёвская волость, Курганский уезд, Тобольская губерния — 8 февраля 1988, Москва) — русский писатель, литературовед и библиофил.

Биография

Виктор Григорьев Утков родился 28 марта (10 апреля) 1912 в волостном селе Сычевском Курганского уезда Тобольской губернии (ныне Варгашинский район Курганской области). В год рождения сына Виктора его отец, выходец из крестьян д. Золотое Байдарской волости (теперь Половинского района) Григорий Григорьев Утков, занимал должность сычевского волостного писаря.

В 1915 году переехал с семьёй в Омск. После окончания школы работал слесарем-инструментальщиком на Сибзаводе, библиотекарем, техником-полеводом на Омской опытной сельскохозяйственной станции. В 1931—1935 годах учился в Омском зооветеринарном институте на отделении северного оленеводства, но по полученной специальности не работал. После окончания института стал сотрудником редакции областной газеты «Ленинские внучата», потом заведовал литературной частью Омского театра драмы. В конце 30-х годов опубликовал свои первые очерки в журналах: «Омская область» и «Сибирские огни». В 1939 году вышла его первая книга — очерк об ученом-селекционере Н. В. Цицине «Чудесная пшеница» (Омск, 1939). В 1937—1941 годах работал ответственным секретарём Омского областного объединения советских писателей и журналистов. В июле 1941 г. был призван в армию и служил на Дальнем Востоке, воевал. В 1945 году переехал в Москву.

До 1953 года он работал в журнале «Физкультура и спорт», знал многих спортсменов, дружил с альпинистами и сам занимался альпинизмом. В 1953—1982 годах работал во Всесоюзном объединении книжной торговли «Союзкнига» Главиздата Министерства культуры СССР. Входил в совет Клуба любителей книги при Центральном доме литераторов, а также в редакционный совет Центрального правления Всесоюзного общества книголюбов. Был известным библиофилом — в его личную библиотеку вошли свыше 10 тыс. томов по истории и культуре Сибири, Урала, Дальнего Востока, Средней Азии. Автор большого числа книг и статей по литературоведению и книжному делу. Наиболее значительными считаются работы о жизни и творчестве П. П. Ершова.

С 1975 года — член Союза писателей СССР. Заслуженный работник культуры РСФСР.

Виктор Григорьевич Утков умер 8 февраля 1988 года в Москве. Похоронен в Москве.

Более сорока лет Виктор Утков был близким другом Леонида Мартынова. После смерти поэта участвовал в издании его наследия, был в числе составителей единственного на сегодня научно комментированного издания стихов поэта «Стихи и поэмы. Л, 1986», а также сборника «Воспоминания о Леониде Мартынове. М., 1986»; участвовал в Мартыновских чтениях в 1983 году в Омске.

10 апреля 2012 г. исполнилось сто лет со дня рождения Виктора Уткова. Памятные мероприятия-выставки прошли в Тобольске (в историко-архитектурном музее), Ишиме (в Культурном центре им. Петра Ершова) и Омске (открытие выставки «В поисках связи времен» в Литературном музее). Мероприятия открывала дочь Виктора Григорьевича — Ольга Викторовна Устинова.

Библиография

• Чудесная пшеница. Омск, 1939.
• Первый рекорд: Рассказы и очерки. М., Л.: ФиС, 1949.
• Петр Павлович Ершов. 1950.
• Сказочник П. П. Ершов. Омск, Омское областное государственное издательство, 1950.
• Флаг Родины. Новосибирск, 1951.
• Горячие сердца: рассказы. Омск, Омское областное государственное издательство, 1952.
• По среднему Уралу. М., 1954.
• Рождённый в недрах непогоды. Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1966.
• Книги и судьбы: Очерки. М., Книга, 1967.
• Люди, судьбы, события. Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1970.
• Дороги «Конька-Горбунка». М., 1970.
• Что нужно знать каждому о книжной торговле. 2 издания: 1976 и 1980.
• В поисках Беловодья: повесть. Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1977.
• Гражданин Тобольска. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1979.
• Спутник сельского книжника. 1979.
• Предвестники. Связь времен. М., Мысль, 1982.
• Продавец — книга — покупатель. Молодому книжнику. 1986.

Ссылки

• Ласунский О. Г. Утков Виктор Григорьевич // [polygraphicbook.narod.ru/text/statiy/20/9.htm Книга: Энциклопедия] / Редкол.: И. Е. Баренбаум, А. А. Беловицкая, А. А. Говоров и др.. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. — 800 с. — ISBN 5-85270-312-5.

Отрывок, характеризующий Утков, Виктор Григорьевич

– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.