Утремер

Утремер (также Отремер, Утреме; фр. outre-mer — «земля за морем», «Заморье») является термином, которым нередко обозначают государства крестоносцев, созданные в Леванте после Первого крестового похода — графство Эдесса, княжество Антиохия, графство Триполи и Иерусалимское королевство. Армянское государство в Киликии, традиционно не включаемое в состав государств Утремера, было создано до крестовых походов, но статус королевства был предоставлен ему папой Целестином III в 1198 году, а впоследствии это королевство стало европеизированным в период правления династии Лузиньянов.

Эти государства возникли в результате раздела Святой Земли между предводителями Первого крестового похода и признали (по крайней мере, формально) верховную власть короля Иерусалима. Географически представляя лишь малую часть земель, в которых затронуты интересы западного христианства (в пределах от Скандинавии до Испании и от Гренландии до Палестины), Утремер играл ключевую роль в истории средневековой Европы: эти земли являлись основным центром паломничества и торговли в течение многих столетий, на них было сосредоточено внимание многих монархов и Римских Пап.

Во французском языке слово «Outremer» использовалось изначально в значении «за морем, за границей», без указаний на конкретное море или страну. В разных случаях этот термин использовался применительно как к Англии (как в случае с Людовиком IV Заморским), так и к Святой земле (Terre Sainte) в целом и государствам крестоносцев в частности. Именно последний вариант трактовки термина на сегодня чаще всего используется в современной исследовательской литературе. Термин иногда рассматривается как более подходящий для описания латинских государств в Леванте, нежели «государства крестоносцев», потому как лишь немногие из прибывших западно-европейских поселенцев являлись крестоносцами в полном смысле этого слова.

В XII веке Вильгельм Тирский написал свой труд «Historia rerum in partibus transmarinis gestarum» в двадцати трёх книгах, во французском варианте получившем название «Histoire d’Outremer». Три столетия спустя, в 1474 году, Себастьян Мамеро написал «Походы французов за море против турок, сарацин и мавров». Таким образом, истоки термина можно проследить с именованием Крестовых походов у средневековых историков — «passagium ultramarinum» или же «passagium magnum».

Кроме того, хронистами иногда использовалось для обозначения четырёх государств крестоносцев римское название этих земель — «Сирия». В современном французском термином «Outre-мер», написанном через дефис, называют все заморские владения Франции.

В современных источниках «франками» называют западноевропейцев, которые после Первого крестового похода поселились в регионе, представляя собой привилегированное меньшинство, а большинство населения составляли некатолические христиане, иудеи и мусульмане. Хотя сирийский, армянский и греческий использовались в соответствующих областях региона, языком большинства являлся арабский. «Франкские» поселенцы разговаривали в основном на французском, в то время как в графстве Триполи, ввиду состава господствующего слоя — на окситанском.

Примечания

Литература

• Helen Nicholson. Knight Templar (1120-1312). — Osprey Publishing ltd.. — ISBN 1-84176-670-4.
• Irad Malkin. La France et la Méditerranée: vingt-sept siècles d’interdépendance. — Leiden; New York: E.J. Brill, 1990.

• Jean Richard. Le royaume latin de Jérusalem. — Paris, Presses universitaires de France, 1953. OCLC [www.worldcat.org/oclc/1225909 1225909]
• Alan V. Murray. The Crusades. An Encyclopedia. — Том 4-ый, «Outremer». ABC-CLIO, Santa Barbara CA u. a. 2006, ISBN 1-57607-862-0, стр. 910—912.

Отрывок, характеризующий Утремер

– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.