Уфимский государственный цирк

Уфимский государственный цирк
Уфимский государственный цирк
Уфимский государственный цирк
Страна	Россия
Город	Уфа, проспект Октября, 73.
Строительство	???—1968 годы
Сайт	[www.ufacircus.ru Официальный сайт]

 Объект культурного наследия РФ № 0300097000

Уфимский государственный цирк расположен в Уфе на проспекте Октября в Октябрьском районе города. В Уфе его называют просто «Госцирк».

История цирка

Первое (временное) здание цирка появилось в 1906 году на Верхнеторговой площади (ныне Гостиный Двор). Вскоре на средства уфимского купца Д. Е. Кляузникова по адресу Успенская, д. 67 было построено первое капитальное здание цирка.

Современное здание цирка открылось в 1968 году. Построено по типовому проекту московского института «Гипротеатр» (архитекторы Саломея Максимовна Гельфер и Георгий Васильевич Напреенко, конструктор В. Корнилов). В последующие 7 лет открылись построенные по этому же проекту цирки в Самаре, Донецке, Перми, Кривом Роге, Новосибирске, Луганске, Воронеже, Харькове, Брянске). Проектная вместимость — 2047 зрителей. Цирк располагал большой ареной, высоким сводом для выполнения различных акробатических номеров. Имелись также гримёрные, бытовые комнаты для артистов и помещения для животных. Цирк располагал также общежитием «Арена». Первым директором цирка стал Хамиль Хамматов.

Первое выступление в цирке состоялось 5 ноября 1968 года по программе Терезы Дуровой. В дальнейшем в цирке выступали такие известные клоуны как Карандаш, Юрий Никулин и Олег Попов, иллюзионист Игорь Кио, дрессировщики Т. В. Дурова, Вальтер и Мстислав Запашные, Николай Павленко.

В 1970 году по инициативе Башкирского обкома КПСС, при Уфимском госцирке открывается студия по подготовке профессиональной труппы «Башкирский национальный цирковой коллектив», премьерное выступление которой состоялось 7 сентября 1973 года спектаклем «Цвети, Башкирия» (сценаристы и режиссёры Н. П. Барзилович и И. И. Девяткин). Кроме выступлений в Уфимском цирке, труппа гастролировала по СССР и странам зарубежья с национальными программами «От сердца к сердцу» (1979), «Сабантуй на манеже» (1984), «Арена дружбы» (1989) и др. Коллектив распался в 1991 году.

В 1973—1991 годах Уфимский государственный цирк являлся членом творческо-производственного объединения «Союзгосцирк», а с 1991 года вошёл в состав компании «Росгосцирк». С 2008 года Уфимский государственный цирк является филиалом предприятия «Росгосцирк».

В 1993—1994 годах здание цирка было закрыто на ремонт. 12 июня 1994 года, незадолго до планировавшегося открытия, у здания обрушился козырек. Никто не пострадал, но открытие было отложено на время проведения расследования и восстановления козырька.

Цирк сегодня

Цирк является любимым развлекательным центром для групповых посещений школьников, воспитанников детских домов, а в советские времена представления смотрели и солдаты уфимского гарнизона. Сегодня Уфимский цирк входит в первую пятерку лучших цирков России. Здесь ежегодно проводятся Президентская и Столичная ёлки Башкортостана, часто выступают эстрадные артисты Башкортостана и России, дают представления цирковые труппы из других городов и стран. Проводятся также благотворительные выступления.

Артисты цирка

В цирке в разное время работали:

Кинзикеев, Шамиль Калимуллович (род. 13 марта 1951 года, г. Уфа) — акробат, эквилибрист, артист Уфимского цирка. Народный артист РБ (1997).

Касеев, Рустам Расыкович (14 апреля 1929 года — 29 октября 1997 года) — артист цирка. Народный артист РБ, РФ.

Ссылки

• Альфия Аглиуллина. [www.bashinform.ru/news/172482/ Уфимскому государственному цирку - 40 лет] (рус.). Башинформ.ру (5 ноября 2008). Проверено 16 мая 2012. [www.webcitation.org/6AqjX20mK Архивировано из первоисточника 21 сентября 2012].

Литература

• Синенко С. Г. Уфа старая и новая. — Уфа: Государственное республиканское издательство «Башкортостан», 2007. — 272 с. — 3000 экз.

Отрывок, характеризующий Уфимский государственный цирк

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…