Нехо II

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ухемибра Нехо II»)
Перейти к: навигация, поиск
Фараон Древнего Египта
Псамметих I Псамметих II
Нехо II
XXVI (Саисская) династия
Позднее царство

Небольшая коленопреклонённая статуя, по-видимому, изображающая Нехо II. Бруклинский музей.
Хронология
Нехо II на Викискладе

Нехо II (полное имя Ухемибра Нехо II; в Библии — Нехао) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 610 — 595 годах до н. э., из XXVI (Саисской) династии.

В правление фараона Нехо II Египет снова ненадолго вступил в эру процветания и могущества в древнем мире. Продолжая политику своего отца Псамметиха I, развивал внешнюю торговлю, опираясь на греческих торговцев и наёмников и финикийских судовладельцев.





Нехо II и падение Ассирийской империи

Нехо попытался восстановить давно утраченные позиции Египта в Азии. К этому времени Ассирии уже почти не существовало. Естественно, остатки Ассирийской державы никто не собирался защищать, зато участие в их дележе было заманчивым предприятием. Правда, в решающем сражении Ассирийской державы с Вавилоном египетское войско встало на поддержку Ассирии, поскольку усиление Вавилона могло представлять угрозу для Египта.

В июне 609 Нехо двинулся в поход во главе своей армии на помощь ассирийцам, ведущим военные действия против Вавилонии и Мидии в районе Харрана. Газа и Аскалон оказали сопротивление египтянам, за что были взяты и жестоко наказаны. У Мегиддо путь фараону неожиданно преградил иудейский царь Иосия со своим войском. Требование фараона пропустить его к Евфрату было отвергнуто и началось сражение. В самом начале боя Иосия был смертельно ранен в горло египетской стрелой, и иудеи бежали (4Цар. 23:29).

Соединившись с ассирийским царём Ашшур-убаллитом II, фараон перешёл Евфрат и атаковал Харран. Тяжёлые бои велись всё лето. Вавилонский гарнизон мужественно отразил все приступы египтян и ассирийцев, и удержал город. В сентябре 609 вавилонский царь Набопаласар, получив помощь от мидян, двинулся на выручку Харрану. Нехо, узнав о его приближении, снял осаду и без боя отступил за Евфрат. Харран остался в руках вавилонян. Именно 609 до н. э. считается датой падения Ассирийской империи.

Свою ставку Нехо расположил в Рибле, в самом центре Сирии. Египетские гарнизоны, сменив ассирийцев, заняли города и крепости Заречья (так в месопотамских источниках именуется территория на запад от реки Евфрат, до Средиземного моря, более известная как Восточное Средиземноморье). Иудейский царь Иоахаз, сын погибшего Иосии, не посмел ослушаться грозного приказа фараона и прибыл в Риблу. Нехо отправил его в Египет, где он и умер. На иудейский престол фараон посадил его брата Иоакима (4Цар. 23:34), на которого наложил дань в 100 талантов (3 т) серебра и 1 талант (30 кг) золота в год.

Имя

Война с Навуходоносором II

В октябре 607 года до н. э. Набополасар повёл вавилонскую армию на египтян. Началась ожесточенная борьба за переправу через Евфрат, длившаяся до весны 605 года до н. э.. Первое предмостное укрепление, созданное вавилонянами в декабре 607 года до н. э. у города Кимуху на Евфрате, летом 606 года до н. э. после тяжелых боев было ликвидировано египтянами, но осенью того же года вавилоняне создали второй плацдарм в районе городов Шунадири, Эламму и Духамму. Все попытки египтян сбросить их в реку на этот раз потерпели неудачу.

Весной 605 года до н. э. вавилонская армия под командованием царевича Навуходоносора II выступила в поход. Нехо тоже отправился к Евфрату с главными силами своей армии, в составе которой, наряду с египтянами и ливийцами, были нубийцы, лидийские лучники и греческие наёмники. Решающая битва произошла под Каркемишем в конце мая 605. Вавилоняне, форсировав Евфрат, южнее Каркемиша, атаковали египетский лагерь под городскими стенами. Египтяне не выдержали натиска, и противник на плечах отступавших египтян ворвался в город. На улицах города разгорелись кровопролитные схватки, к тому же в городе начались пожары, вынудившие египтян покинуть город, и вновь выйти в поле, где вавилоняне довершили их разгром. Остатки египетской армии в панике бежали к Хамату. Здесь победители настигли их и перебили. Потери египтян составили десятки тысяч человек. Мелкие государства Сирии, Финикии и Палестины не оказали сопротивления Навуходоносору и поспешили принести ему дань. От полного поражения Нехо спасла смерть Набопаласара (15 августа 605 года до н. э.) и отъезд, в связи с этим, Навуходоносора II в Вавилон.

Восточное Средиземноморье было напугано разгромом фараона, но не хотело менять сравнительно лояльную египетскую гегемонию на тяжелое вавилонское иго. Первым городом, выступившим против вавилонского владычества, стал Аскалон (царь Аскалона Адон рассчитывал на египетскую помощь). В декабре 604 года до н. э. скифы штурмировали, взяли и разграбили город. Египет опять был под угрозой. Как пишет Библия, «больше не выходил Египетский царь из своей страны, ибо царь Вавилонский забрал все от Египетского потока до самой реки Евфрат, всё, что принадлежало царю Египетскому».

В декабре 601 года до н. э. Навуходоносор II в союзе со скифами попытался напасть на сам Египет и подступил к египетской границе. В ожесточенном сражении египтянам удалось остановить врага. Обе стороны понесли огромные потери. После этого сражения Нехо был вынужден вообще отказаться от мысли в ближайшие годы вести борьбу с Вавилоном за азиатские провинции.

Внутренняя политика фараона

Несмотря на неудачи в сухопутных боях, преобладание Египта на морских путях оставалось непоколебимым. Для военных нужд на Средиземном и Красном морях были построены большие гребные суда. По инициативе Нехо, как сообщает Геродот, финикийские моряки совершили около 600 до н. э. плавание вокруг Африки, обогнув её с востока (в целом плавание продолжалось три года)[1]. Это плавание вряд ли ставило перед собой военные цели. Вполне возможно, что оно было предпринято с целью торговли или разведывания торговых путей. Нехо развил внешнюю торговлю, опираясь на греческих торговцев и на финикийских судовладельцев.

По словам Геродота, при Нехо начали копать канал, который должен был соединить Нил с Красным морем. Стремление прорыть, или, возможно, восстановить этот канал, скорее всего, преследовало не только торговые, но и военные цели. На строительство этого канала были собраны массы египетского населения. По сообщению Геродота, при постройке канала погибло 120 тысяч человек. Однако строительство так и не удалось завершить. Сооружение канала было завершено при персидском императоре Дарии I, однако он был засыпан в 764 халифом Аль-Мансуром, стремившимся обеспечить торговую монополию Дамаска.

Манефон (все три версии) указывает, что Нехо II правил в течение 6 лет.[2]

Память

В 1976 г. Международный астрономический союз присвоил имя Нехо II кратеру на обратной стороне Луны.

Напишите отзыв о статье "Нехо II"

Примечания

  1. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1287899831#042 Геродот. История. Книга IV «Мельпомена», § 42]
  2. [simposium.ru/ru/node/10152#_ftnref22 Манефон. Египтика. Книга III, XXVI Династия]

Источники

  • Тураев Б.А.. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000039/index.shtml История древнего Востока] / Под редакцией Струве В. В. и Снегирёва И. Л. — 2-е стереот. изд. — Л.: Соцэкгиз, 1935. — Т. 2. — 15 250 экз.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

Ссылки

XXVI (Саисская) династия

Предшественник:
Псамметих I
фараон Египта
610 — 595 до н. э.
(правил лет)

Преемник:
Псамметих II


Отрывок, характеризующий Нехо II

– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!