Андрей (Ухтомский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Архиепископ Андрей<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Томский
Архиепископ Уфимский и Мензелинский
22 декабря 1913 (4 января 1914)
 — 
декабрь 1921
Предшественник: Михей (Алексеев)
Преемник: Симон (Шлеев)
Епископ Сухумский
25 июля (7 августа) 1911
 — 
22 декабря 1913 (4 января 1914)
Предшественник: Димитрий (Сперовский)
Преемник: Сергий (Петров)
Епископ Мамадышский,
викарий Казанской епархии
4 (17) октября 1907 — 25 июля (7 августа) 1911
Предшественник: викариатство учреждено
Преемник: Иоасаф (Удалов)
 
Имя при рождении: Александр Алексеевич Ухтомский
Рождение: 26 декабря 1872 (7 января 1873)(1873-01-07)
сельцо Вослома, Рыбинский уезд, Ярославская губерния, Российская империя (ныне: Рыбинский район, Ярославская область, Россия)
Смерть: 4 сентября 1937(1937-09-04) (64 года)
Ярославль, СССР
Отец: Алексей Николаевич, князь Ухтомский
Мать: Антонина Фёдоровна, княгиня Ухтомская
Принятие монашества: 2 (14) декабря 1895

Архиепископ Андре́й (в миру Алекса́ндр Алексе́евич, князь Ухтомский; 26 декабря 1872 (7 января 1873), имение Вослома, Арефинская волость, Рыбинский уезд, Ярославская губерния — 4 сентября 1937, Ярославль) — епископ Русской Православной Церкви, один из основателей и лидеров катакомбной церкви в СССР, автор термина «истинно-православные христиане».

Канонизирован Русской Православной Церковью за рубежом в 1981 году.





Происхождение, семья

Выходец из знатного дворянского княжеского рода Ухтомских, восходящего к князю Рюрику. Отец — председатель уездной земской управы Алексей Николаевич Ухтомский (ранее состоявший на военно-морской службе и непродолжительное время работавший в Канцелярии Ярославского губернатора). Брат — известный физиолог, академик АН СССР, авторитетный деятель единоверия Алексей Алексеевич Ухтомский.

Мать — Антонина Фёдоровна, по его воспоминаниям, «была идеально добрая женщина», хотя и не желала, чтобы её старший сын стал священником. Однако после того, как он сделал свой жизненный выбор в пользу служения Богу, всячески способствовала его деятельности на этом поприще.

Образование

В 1887 году Александр Алексеевич окончил пять классов Рыбинской классической гимназии и, по желанию отца, поступил в Нижегородский кадетский корпус. Однако карьера военного его не прельщала: ещё в детском возрасте в жизни Александра и Алексея произошёл ряд событий, предопределивших их будущее. Одним из таковых стала встреча обоих братьев с протоиереем Кронштадтского Андреевского Собора отцом Иоанном (И. И. Сергиевым), произошедшая, как отмечает М. Л. Зеленогорский, «на волжском пароходе, когда мать везла сыновей на каникулы домой»: «Отец Иоанн, — писал он, — долго беседовал с Александром и Алексеем, после чего они оба приняли одинаковое решение».

В 1891 году, по окончании кадетского корпуса, Ухтомский успешно сдал экзамены в Московскую Духовную Академию (МДА) и был принят в состав её юбилейного пятидесятого курса. В 1895 года он закончил МДА, удостоившись степени кандидата богословия за сочинение на тему «О гневе Божием». Вскоре его примеру последовал и младший брат Алексей, закончивший МДА в 1898 году, защитивший кандидатскую диссертацию по богословию на тему «Космологическое доказательство Бытия Божия» и поступивший затем в Императорский Санкт-Петербургский Университет.

9 (21) ноября 1895 года, согласно собственному заявлению, в котором им было выражено желание служить по учебно-духовному ведомству, Александр Алексеевич Ухтомский был «определён учителем по русскому языку в 1-й класс Казанского духовного училища».

Духовное служение, миссионерская деятельность

Принятие монашества и служение в Северной Осетии

2 (14) декабря 1895 года он был пострижен архиепископом Казанским и Свияжским Владимиром (Петровым) в монашество с наречением имени Андрей, 5 (17) декабря 1895 года рукоположён в Казанском Кафедральном Благовещенском соборе в иеродиакона и 6 (18) декабря 1895 года — в иеромонаха — с зачислением, согласно резолюции казанского преосвященного, в число братии Казанского архиерейского дома (функционировавшего на правах монастыря).

«В 22 года я был иеромонахом, — вспоминал впоследствии Андрей (Ухтомский). — Я пошёл служить духу, освобождению человеческого духа от всяких препятствий к его свободе и свободе развития человеческого духа».[1]

Столь раннее обращение в монашество, помимо прочего, объяснялось ещё и высокими требованиями, которые он предъявлял к представительницам женского пола. «Мне была возможность, — вспоминал он, — быть священником в известном Крестовоздвиженском братстве Черниговской губ[ернии], которое было основано Н. Н. Неплюевым.

Последний приглашал меня к себе. Но для священства нужно было жениться, а я был напуган женщинами. Вернее, я был напуган идеалом девушки и женщины, который я себе составил.

А идеалом моим была Святая Нина — просветительница Грузии. Прочитав её жизнеописание, я преклонился перед величием её духа и её жизненного подвига. По ней я расценивал всех остальных, и все получали оценку не весьма высокую».

5 (17) сентября 1897 года Андрей (Ухтомский) был перемещён на должность инспектора Александровской миссионерской духовной семинарии, действовавшей в кавказском селе Ардон. Там же он состоял членом Ардонского отделения Владикавказского епархиального училищного совета, заведовавшего школами Северной Осетии, занимался духовным просвещением осетин. Был награждён наперсным крестом, выдаваемым от Святейшего Правительствующего Синода, и получил звание соборного иеромонаха Московского Донского ставропигиального монастыря.

Казанский период служения в сане архимандрита и епископа

Архимандрит Казанского Спасо-Преображенского монастыря

23 июля (4 августа) 1899 года Андрей (Ухтомский) был назначен на должность наблюдателя Миссионерских курсов при Казанской Духовной Академии (КДА), а 6 (18) августа 1899 года возведён в сан архимандрита в Казанском Спасо-Преображенском монастыре архиепископом Казанским и Свияжским Арсением (А. Д. Брянцевым).

Будучи человеком, ведущим аскетический образ жизни и радеющим за духовно-нравственное возрождение русского народа, Андрей (Ухтомский) являлся активным сторонником воздержания от алкоголя и непримиримым борцом с пьянством, на почве чего вскоре сблизился с казанскими трезвенниками. 28 января (10 февраля) 1901 года он был избран членом Комитета «Казанского Общества Трезвости» (КОТ), на базе которого в дальнейшем возникла первая в Казани и Казанской губернии правомонархическая (черносотенная) организация — Казанский отдел «Русского Собрания» (КОРС).

В скором времени он был избран председателем Строительного Комитета по возведению храма Во Имя Нерукотворённого Образа Спаса нашего Господа Иисуса Христа при учреждениях КОТ в Подлужной слободе Казани. Скорее всего, именно Андрей (Ухтомский) ещё в 1901 года обратил внимание казанских патриотов-трезвенников на необходимость должного почтения и увековечения памяти местоблюстителя Патриаршего Престола (в 16121613 гг.), второго митрополита Казанского и Свияжского Ефрема (помазавшего на царство первого царя из Дома Романовых — Михаила Фёдоровича), «пещёрка» с мощами которого находилась в Казанском Спасо-Преображенском монастыре.

Андрей (Ухтомский) активно публиковался в начале 1900-х годов на страницах печатного органа КОТ журнала «Деятель». Так, например, только в 19031904 годах в нём были размещены следующие статьи, проповеди и выступления архимандрита Андрея: «Как всякий христианин может потрудиться в устроении на земле Царства Божия (публичное чтение)», «Прощальная речь Владыке Архиепископу АрсениюСпасо-Преображенском миссионерском монастыре)», «Из православно-церковного учения забытые мысли (публичное чтение)», «Слово в день празднования Чудотворной иконе Божией Матери, именуемой Казанской. 8 июля 1903 г.», «Царь и народ, Русь православная, в Сарове», «Слово на день восшествия на престол Государя Императора Николая Александровича, 1903 года 21 октября», «Поучение в неделю православия о церковной истине и об обязанностях к ней», «Беседа отца Иоанна Кронштадтского с пастырями», "О «сверх-человеках» и другие.

Общественно-политические взгляды до революции

В опубликованных в то время статьях Андрея (Ухтомского) нашли яркое отражение его славянофильские взгляды, связанные с оптимистическими ожиданиями обновления церковной и общественно-государственной жизни России на путях грядущего обращения царя и народа к традиционным православно-русским ценностям.

В июле 1903 года архимандрит Андрей (Ухтомский) принял участие в торжествах открытия мощей преподобного Серафима в Сарове, где ему был пожалован «наперсный с украшениями крест из кабинета Его Императорского Величества». В своих заметках об этом событии, помещённых в журнале «Деятель», он, в частности, писал:[2]

Власть это Божие послушание для всякого начальствующего; власть — это облегчение жизни для подначальных; власть Царская — тяжкое бремя для Царя, но облегчение жизненного бремени для всего русского народа. Царь несёт это бремя, а его народ свободен от этого бремени, спокоен за себя, спокойно, снявши с себя всякое искушение власти, «спасается» — заботится только о душе своей. Поэтому «Царь» в глазах народа — это воплощение всего лучшего, это символ смирения, смиренного служения Богу и служения людям, символ любви; любовь к Царю своему и помазаннику Божиему — это чувство совершенно неотъемлемое, неизгладимое из русского сердца. Жизнь без постоянного представления о Царе — прямо не мыслима для русского человека; он не может себе представить ничего выше душевного спасения, а жить без постоянной памяти о своём Царе значит заботиться не о спасении, а о себе и о всей своей жизни; он тогда совершенно растеряется, «да как же, скажет, я теперь жить буду, где моя опора?»

Вот это в Сарове чувствовалось до полной осязательности во время всех торжеств. Вся любовь к Царю, всё беззаветное преклонение пред бременем и служением Царским, одним словом вся русская душа в Сарове — высказалась в полной мере. Русь Православная — это нераздельно: Царь и народ; и душа народная, душа народа русского не мыслима без смирения и без любви к Богу и Царю. — Совершенно не мыслила! — Душа, не думающая о спасении, и душа гордая, — это явление не русское…

При этом, несмотря на своё откровенно критическое отношение к абсолютистскому характеру постпетровского самодержавия и его чуждому традиционному русскому миропорядку порождению — «синодальному» церковному строю, Андрей (Ухтомский), судя по его высказываниям, первоначально с огромным почтением и глубоким упованием относился к личности царствующего монарха, возлагая на него особые надежды по возрождению утраченной два века назад «симфонии» духовной и светской властей. Однако по прошествии нескольких десятилетий, отмеченных крушением этих идеалистических ожиданий, его прежнее очарование Николаем II сменилось столь же глубоким разочарованием в способностях императора стать истинным «самодержцем» и отвернуть Россию от духовной и социальной пропасти.

Во время революционных событий 1905—1907 гг. архимандрит Андрей (Ухтомский) открыто поддержал усилия председателя Комитета КОТ и Совета КОРС А. Т. Соловьёва по созданию в городе Казани и Казанской губернии правомонархических (черносотенных) организаций, появление которых он воспринял с большой радостью и оптимизмом. Уже на первом общем собрании КОРС, проходившем 6 (19) декабря 1905 г., было оглашено письмо Андрея (Ухтомского), в котором он выразил открытое сочувствие его деятельности.

Вместе с тем Анатолий Краснов-Левитин писал о его симпатиях к нарождавшемуся обновленчеству[3]:

Преосвященный Андрей был увлекающимся и ищущим человеком. В начале своей деятельности он увлекался теософией и спиритизмом, периодически помещая в мистических журналах статьи за подписью “Князь-инок”. После 1905 года потомок князей Ухтомских неожиданно увлекся революционным движением, почти открыто выражал свои симпатии эсерам и резко выступал против Распутина. В то же время он оставался горячим молитвенником и страстным приверженцем церковного обновления.

Епископ Мамадышский, третий викарий Казанской епархии

3 (16) сентября 1907 года Императором Николаем II был утвержден доклад Святейшего Правительствующего Синода «об учреждении в Казанской епархии на местные средства кафедры третьего викарного епископа, с присвоением ему именования Мамадышским и с предоставлением ему заведывания миссионерскими курсами в гор[оде] Казани, вместо ректора Духовной Академии, почему не считать эти курсы впредь состоящими при Академии и внести в их устав соответственные изменения, и о бытии наблюдателю названных миссионерских курсов, архимандриту Андрею, Епископом Мамадышским, с тем, чтобы наречение и посвящение его были произведены в г. Казани». Так, в Казанской епархии появилась новая викарная епископская (миссионерская) кафедра, а при монастыре начали действовать Казанские миссионерские курсы (КМК), отделенные от КДА.

3 (16) октября 1907 года в Казанском Спасо-Преображенском миссионерском монастыре (КСПММ) архимандрит Андрей (Ухтомский) был наречён, а 4 (17) октября 1907 г. — хиротонисан во епископа Мамадышского, став первым в истории (и третьим по определению) викарным епископом Казанской епархии по миссионерской работе и инородческим приходам, а также первым председателем Педагогического Совета КМК.

Кроме того, он настоятельствовал и заведовал, соответственно, основанными им же Трёхсвятительским крещёно-татарским скитом при КСПММ (впоследствии — отдельным монастырем) и Покровской просветительной крещено-татарской общиной. Одновременно епископ Андрей являлся председателем Совета «Братства святителя Гурия» (БСГ), а с 1908 года — ещё и председателем действовавшего при нём «Кружка сестер-сотрудниц Братства святителя Гурия». Вместе с этим, он занимал должность председателя Педагогического Совета «Казанских женских богословских курсов» (КЖБК). И все это, не считая других, более «мелких» постов и должностей.

Епископ Андрей являлся также редактором (впоследствии — редактором-издателем) издававшегося в Казани миссионерского журнала «Сотрудник Братства святителя Гурия»1911 года — «Сотрудник Приволжской Миссии») (г. Казань).

Сухумский период служения

25 июля (7 августа) 1911 года Император Николай II утвердил доклад Святейшего Правительствующего Синода «о бытии Преосвященному Андрею, Епископу Мамадышскому, третьему викарию Казанской епархии, Епископом Сухумским», о чём синодальным указом от 29 июля того же года было доведено до сведения архиепископа Казанского и Свияжского Иакова (И. А. Пятницкого).

В Сухумской епархии епископ Андрей с привычным ему усердием продолжил миссионерскую деятельность, за короткий срок своего пребывания в Абхазии успев проявить себя в деле христианизации местных народов, а также выступить с просьбой к властям о недопущении мусульманских мулл в среду абхазов с целью предотвращения их исламизации и отуречивания (которая, однако, так и не была удовлетворена).

Одновременно с этим владыка попытался на культурно-исторической почве примирить абхазов с грузинами (между которыми и тогда существовали заметные трения), а также возродил местную церковно-археологическую комиссию. Здесь же с января 1912 г. начал издаваться основанный епископом Андреем первый в Сухумской епархии печатный церковно-миссионерский журнал «Сотрудник Закавказской миссии».

«После епископа Гавриила и перевода [В. А.]Геймана из Сухумского округа, — говорилось, в частности, в изданном в 1913 г. „Путеводителе по городу Сухуму и Сухумскому Округу с историко-этнографическим очерком“, — христианство поколебалось и магометанское учение стало пускать свои корни в Абхазии, но есть полная надежда, что новый Сухумский епископ Андрей, при своей энергии и неустанном труде, даст христианству по-прежнему своё первенствующее место. Разъезды по епархии, частые проповеди, знакомство с нравами и обычаями вверенной ему паствы, общая симпатия, которую он так скоро завоевал себе, неутомимая энергия и апостольский образ жизни, а также издание особенного специального духовного журнала „Сотрудник“ — первого печатного органа за всё время существования епархии — обязательно привлекут к нему сердца мирян. При этом надо отметить, что достопочтенный архипастырь энергично взялся за восстановление древних памятников христианства. Надо только, чтобы высшая духовная власть помогла ему в развитии церковно-приходских школ. Коли безграмотные турецкие вероучители сумели завоевать расположение тёмного люда, то подготовленные миссионеры, относясь к делу с любовью и усердием, могут ещё больше завоевать себе такое расположение, имея во главе не канцеляриста, не карьериста, а поклонника живого дела».

Епископ Андрей и на Кавказе — оставался полностью верен своему миссионерскому долгу. «Отрадно, — сообщалось в том же „Путеводителе“, — что епископ Андрей знакомится с самыми заброшенными уголками своей епархии. Его посещение Бедийского храма останется навсегда памятным в жизнь населения. Его проповеди, его задушевную речь слушала 10 тысячная толпа.

А недавнее его посещение Псхувского перевала, где приютилось до 50 домов христиан, разве не вызывает общее удивление? Преосвященный проник туда с одним провожатым, сделав по самым трудным тропам, в течение двух суток 80 вёрст».

Вместе с тем, за два с небольшим года своего пребывания в Сухуме, епископ Андрей привычными для себя критичными высказываниями относительно тогдашнего состояния церкви и неосознанной в полной мере ответственности верховной власти за происходящие в общественно-церковной жизни негативные процессы оставил у некоторых новых знакомых весьма неоднозначные впечатления о себе. Так, например, знаменитый монархист князь Н. Д. Жевахов в оставленных им воспоминаниях назвал епископа Андрея человеком «путаным» и известным «своими антимонархическими взглядами», что, впрочем, могло быть навеяно не только «нестандартными» высказываниями самого владыки, но и распространявшимися о нём среди недоброжелателей слухами. А тех, кому его нелестные замечания были не по душе, предостаточно имелось и в местах служения владыки, и в столице Российской империи.

Уфимский период служения

С 22 декабря 1913 — епископ Уфимский и Мензелинский.

С июля 1916 ввёл в своей епархии «Правила для избрания настоятелей храмов Божиих Уфимской епархии». Председатель Восточно-русского культурно-просветительского общества, созданного им в Уфе в 1916. Основал при обществе журнал «Заволжский летописец».

Будучи занят самой активной общественной деятельностью, он вёл строгий аскетический образ жизни: проводил ночи в молитве, используя для короткого отдыха жёсткую кровать без одеяла и подушки, всегда постился, никогда не ел даже рыбы. Был большим ревнителем церковной старины, церковного устава, старинных церковных песнопений, благолепного служения, замечательно знал церковный устав.

Выступал против влияния Г. Е. Распутина на государственную и церковную жизнь.

Являлся убежденным сторонником активизации церковно-общественной жизни через возрождение прихода. Ещё в июле 1916 года он ввёл в епархии практику избрания настоятелей храмов собранием прихожан, а весной 1917 года осуществил приходскую реформу с введением выборности всего духовенства и приходского самоуправления. Согласно принятому в мае 1917 года экстренным епархиальным собранием духовенства и мирян «Уставу православных приходов в Уфимской епархии», для управления делами приходам надлежало на общих собраниях избрать приходские советы, причём, председателем Совета мог быть как священник, так и мирянин. С осени 1917 года начался процесс консолидации приходов и их участия в общественно-политической жизни Уфимской губернии[4].

В годы революции и войны

Поддержал Февральскую революцию, считая, что она будет способствовать освобождению церкви от давления со стороны государства. 14 (27) апреля 1917 вошёл в состав Святейшего Синода.

Участник Поместного Собора 1917—1918, активно участвовал в совещаниях по воссоединению со старообрядцами. Председатель Съезда единоверцев (направления в рамках «официальной» церкви, придерживающегося старых обрядов).

В 1918 отлучил от церкви грабителей чужих имуществ: «Все воры и грабители, носящие христианское имя и участвовавшие в погроме г. Уфы, отлучаются от св. Причастия на два года; в случае искреннего раскаяния, по усмотрению духовника, отлучаются на один год. Только в случае смертельной болезни эта эпитимия может быть снята духовником».

Был членом созданного осенью 1918 Сибирского Временного Высшего церковного управления, руководил духовенством 3-й армии А. В. Колчака.

С января 1919 — епископ Саткинский единоверческий (избран заочно с оставлением за собой прежней кафедры) и первоиерарх всех единоверцев — впрочем, эти должности были, скорее, номинальными.

После разгрома белых арестован в феврале 1920 в Новониколаевске по обвинению в «участии в колчаковском ВЦУ», находился в тюрьме в Томске. С 28 декабря 1919 по 24 октября (6 ноября?) 1920 года он состоял под следствием в Омской ЧК; несмотря на усиленные ходатайства верующих, «тюремные стены на долгое время закрыли доступ к любимому архипастырю». В связи с этим весной 1920 года Патриарх Тихон назначил в Уфимскую епархию временно управляющего — епископа единоверческого Охтенского Симона (Шлеёва). 18 августа 1921 года епископ Симон был убит, и во временное управление Уфимксой епархией вступил единственный викарий епархии епископ Златоустовский Николай (Ипатов)[4].

В ноябре выступил с заявлением о лояльности к Советской власти и просьбой об освобождении, вскоре освобождён, но уже 28 февраля 1921 года арестован в Омске «за произнесение проповеди, в которой призывал крестьян организовываться в крестьянские союзы». С марта по октябрь содержался в Омской тюрьме.

В декабре 1921 года правящим епископом Уфимским и Мензелинским Святейший Патриарх Тихон назначил Бориса (Шипулина); по-видимому, тогда же новое назначение — на Томскую кафедру — получил и архиепископ Андрей[4].

Освобождён для лечения, затем дело было прекращено «за недостатком улик» (очевидно, власти хотели привлечь его на сторону обновленческого движения).

Противник обновленцев

В ноябре 1922 возвратился в Уфу, активно выступал против обновленческого движения. На основании распоряжения временного Заместителя Патриарха митрополита Агафангела (Преображенского) от 18 марта 1922 объявил Уфимскую епархию автономной.

В начале 1923 в очередной раз арестован, 24 февраля 1923 приговорен к трём годам ссылки, выслан в Ташкент. В июне 1923 арестован в Ташкенте, выслан в Теджен. В ноябре 1923 арестован в Теджене, до ноября 1924 находился под арестом в Ташкенте, затем отправлен по этапу в Москву, откуда вновь выслан в Теджен, затем в Асхабад.

Начиная с 1922 тайно рукополагал архиереев для различных епархий. Постриг в монашество будущего архиепископа Луку (Войно-Ясенецкого) и направил его к двум ссыльным епископам для совершения архиерейской хиротонии. Проведённые им епископские хиротонии были позднее признаны Патриархом Тихоном.

После кончины Патриарха Тихона не согласился с передачей управления Церковью Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Петру (Полянскому) и впоследсвие не признавал канонических прав Заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), обвиняя обоих в компромиссах с советскими властями[5].

Вступление в общение со старообрядцами

28 августа 1925 в молитвенном доме ашхабадской старообрядческой общины во имя Святителя Николая, по распространенному мнению, принял миропомазание от старообрядцев, однако сам архиепископ Андрей таковое отрицал, и утверждал, что имело место не Таинство миропомазания, а простое помазание миром, притом помазал он сам себя, следовательно, никакого присоединения его к старообрядцам не было; напротив, произошло воссоединение беглопоповцев с ним и через него с Православной Церковью[6]. Выступил с «Исповеданием Веры», в котором, в частности, заявил:

Ныне испытывая гонения от господствующей иерархии за свободу Церкви Христианской, исповедую перед Св. Церковью, что Патриарх Никон, своим мудрованием нарушивший жизнь Соборной Церкви и любовь её, так положил начало расколу русской Церкви. На ошибке Патриарха Никона утвердился тот русский цезарепапизм, который со времён Патриарха Никона подтачивал все корни русской церковной жизни и, наконец, вполне выразился в образовании так называемой «Живой Церкви», — ныне господствующей иерархии, явно ориентирующейся [на власть] и нарушающей все церковные каноны… Ныне, скорбя всей душей о великих бедах Церкви, готов отдать себя всецело на служение древлеправославным христианам — старообрядческим общинам для приведения к единству всего русского разрозненного стада Христова.

Считал, что уже являлся старообрядческим епископом с 1919 года, когда согласился на избрание единоверческим архиереем. Вместе с епископом Руфином (Бреховым) рукоположил для старообрядцев епископа Климента (Логинова).

За вступление в общение со старообрядцами предположительно был запрещён в священнослужении Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским). Запрещения не признал, равно как и полученных по завещанию Патриарха Тихона прав митрополита Петра по управлению церковью. Сторонники владыки Андрея отрицали сам факт запрещения, ссылаясь на отсутствие письменного подтверждения этого акта.

Однако имеются сведения, что архиепископ Андрей сам отрицал свой переход в старообрядчество, притом даже в некоторых своих записях, обнаруженных историком А. В. Знатновым.[7]

Владыка Андрей и катакомбная церковь

В конце 1926 возвратился в Уфу, объявил епархию автокефальной, не признавал права Заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Продолжил тайные хиротонии епископов, создавая инфраструктуру Истинно-православной («катакомбной») церкви, которая действовала неофициально и противостояла официально признанной советской властью («легализованной») церковной организации. Автор термина «Истинно-православные христиане». Часть уфимской православной паствы признала его «архиепископом областной Церкви автономной Башкирской республики». Своим архиепископом его считали и «катакомбники» (впрочем, вопрос о возведении его в этот сан священноначалием остаётся непрояснённым). Ближайшими соратниками владыки Андрея были рукоположённые им епископы Аввакум (Боровков), Вениамин (Троицкий), Иов (Гречишкин) и др.

13 июня 1927 вызван в Москву, арестован и 8 июля 1927 приговорен к трём годам ссылки, выслан в Кзыл-Орду, где арестован 17 октября 1928. Резко выступил против Декларации митрополита Сергия (Страгородского) от 29 июля 1927 года, направленной на полное подчинение советской власти. Отправлен в Москву, где в январе 1929 приговорён к трём годам тюремного заключения, содержался в одиночной камере Ярославского политизолятора.

2 октября 1931 освобождён, проживал в Москве. В этот период молился в старообрядческом храме. В письме от 15 февраля 1932 года отмечал:

Я ни одного раза не молился о своем освобождении или о чём-либо, касающемся своего благополучия. Я боялся такой молитвы, как своей, и только говорил: «Да будет воля Твоя». В 90-м псалме сказано; «С ним есмь в скорби». Я и знаю, что около меня скорбящего — всегда Господь; а около моего веселия… Господь далеко не всегда! — Поэтому боюсь молиться о чём-либо, кроме исполнения на мне воли Божьей.

14 апреля 1932 арестован по делу Московского «филиала» Истинно-Православной церкви. Один из его сокамерников вспоминал о нём:
Теперь его трудно было узнать. Почти не осталось волос на его голове и лице, в результате цинги почти все волосы у него выпали. Он стал совершенно дряхлым, худым, но как и прежде, оставался смиренным, добрым, ободряющим и отзывчивым. Он обвинялся в организации нелегальных православных общин (то есть Катакомбной Церкви), которые были против советского закона, и также — в агитации и пропаганде против большевизма. В тюремной камере Владыка Андрей своими рассказами обычно приковывал к себе всеобщее внимание. И нужно отметить, что он имел такое влияние на всех заключенных, даже на уголовников и безбожных коммунистов, что никто в его присутствии не решался богохульствовать и кощунствовать. Владыка реагировал на любые проявления несправедливости в тюрьме (за что не раз его лишали передач, присланных друзьями). Главного архиерея Советской России, главу Московской Патриархии, Архиепископ Андрей считал предателем Христа. К тюрьме, наказанию и другим злоключениям он относился спокойно, стойко и больше страдал за тех, кто был рядом с ним, чем за самого себя. На своих соузников он имел ободряющее влияние. Большие посылки присылали ему местные жители, как только узнавали о его прибытии в тюрьму. Посылки не всегда ему передавало тюремное начальство, но и те, которые он получал, он разделял с теми, кто не получал ничего.

7 июля 1932 приговорен к трём годам ссылки, выслан в Алма-Ату. 19 сентября 1932 получил Святые Дары и Миро от старообрядческого архиепископа Московского и всея Руси Мелетия.

Весной 1934 арестован в Алма-Ате, отправлен в Бутырскую тюрьму в Москву. 14 мая 1934 приговорён к трём годам заключения, отправлен в Ярославский политизолятор.

27 марта 1937 вновь осуждён на три года ИТЛ, отправлен в Рыбинск. 3 сентября 1937 приговорен тройкой УНКВД по Ярославской области к расстрелу. На следующий день расстрелян.

Канонизация

В 1981 году решением Архиерейского Собора Русской православной церкви заграницей канонизирован в лике священномученика со включением Собор новомучеников и исповедников Российских (без установления отдельного дня памяти)[8].

На Соборе этой церкви в 1993 году епископ Григорий (Граббе) предложил деканонизировать его, ссылаясь на ставшие известными данные о его вступлении в молитвенно-каноническое общение со старообрядцамиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3215 дней].

По словам священника Иоанна Миролюбова, «ему установлено местное почитание в Уфимской и Казанской епархиях, но общецерковном почитанию святителя, по-видимому до сих пор препятствует достаточно распространённый миф о якобы имевшем место его переходе в старообрядчество»[9].

«Андреевцы»

Многие сторонники церковной линии владыки Андрея погибли в ходе гонений на «катакомбную» церковь в 1930-е годы. Однако некоторые из них продолжали свою деятельность и в послевоенный период. Так, иеромонах Гурий (Павлов) (19061996) был в 1990 возведён в сан архимандрита Русской православной церкви за границей, а в 1991 был хиротонисан во епископа одной из греческих раскольнических старостильных групп, оппозиционных канонической поместной Элладской Православной Церкви, которая по инициативе ряда иерархов в 1920-х годах перешла на новоюлианский календарь.

Существует точка зрения, согласно которой некоторые архиереи, поставленные владыкой Андреем и его ближайшими соратниками, оставались в живых вплоть до 1960—1990-х годов, сохраняя церковную организацию и периодически проводя тайные соборы. Эти сведения восходят к архиепископу Амвросию (Сиверсу), считающему себя законным преемником «андреевской» иерархии, рукоположённому в архиерейский сан одним из последних тайных «андреевских» архиереев, епископом Амфилохием (Шибановым) (18971994). Представители как Русской православной церкви, так и ряда других церковных организаций считают этого человека самозванцем, а информацию об активной послевоенной деятельности «андреевских» епископов и о самом факте существования многих из них (в том числе и Амфилохия) — мистификацией.

Труды

Автор многих брошюр, статей, проповедей, в том числе:

  • О смысле жизни. Слово в великий четверток. — Каз., 1901.
  • Из православно-церковного учения. Забытые мысли. — Каз., 1903.
  • Как понимать человекообразные представления св. Писания о Боге. — Каз., 1904.
  • О любви Божией на страшном суде Христовом. — Каз., 1904.
  • Истолкование библейских изречений об искуплении человека. — Каз., 1904.
  • О «сверх-человеках». — Каз., 1904.
  • О христианской взаимопомощи. Устав общества «Христианской взаимопомощи» крещено-татарских приходов Казанской епархии. — Каз., 1905.
  • Первое письмо к русской молодежи. Причина недоразумений. — Каз., 1905.
  • Второе письмо к русской молодежи. — Каз., 1905.
  • О приходских братских кружках Казанской епархии. — Каз., 1907.
  • О мерах к охранению Казанского края от постепенного завоевания его татарами. — Каз., 1908.
  • Наставление послушникам Покровской крещено-татарской общины. — Каз., 1909.
  • Письмо к крещеным татарам. — Каз., 1910.
  • К истории Казанской миссии и третьего викариатства Казанской епархии. — Каз., 1911.
  • О русской культуре среди язычников-черемисов Уфимской губернии. — Сергиев Посад, 1915.
  • О догматах. — Уфа, 1915.
  • Письма к пастырям Уфимской епархии (1914 г.). — Уфа, 1915.
  • О печальных последствиях русской некультурности и о лучшем будущем в этом отношении. Речь, произнесенная при открытии Восточно-русского культурно-просветительного Общества в Уфе. — Уфа, 1916, вып. 2-й.
  • О народном голосе в делах церковных (О приходе). — Владимир, 1916.
  • [ipckatakomb.ru/pages/972/ Цезаропапизм наизнанку. Заволжский летописец, 1916, № 17, с. 494—497]
  • История моего старообрядчества. Тетрадь вторая. Алма-Ата, 28.2.1933. // В книге: Зеленогорский М. Жизнь и деятельность архиепископа Андрея. — М., 1991.

Большое количество статей и проповедей епископа Андрея было опубликовано в журнале «Сотрудник Братства святителя Гурия» («Сотрудник Приволжской миссии»). Ссылки на большинство из них даны в статье И. Е. Алексеева "Надёжный «Сотрудник».[10][11][12]

Многие труды владыки Андрея, написанные в 1920-30-е годы, остались в рукописях или были утрачены.

Напишите отзыв о статье "Андрей (Ухтомский)"

Примечания

  1. Цит. по: Зеленогорский М. Л. Жизнь и деятельность архиепископа Андрея (князя Ухтомского). — Москва: «Терра», 1991. — С. 180.
  2. Цит. по: Алексеев И. [www.ruskline.ru/analitika/2006/08/12/smirennyj_buntar/ Смиренный бунтарь (к вопросу о мировоззрении архиепископа Андрея /князя Ухтомского/…)]
  3. [www.krotov.info/history/20/krasnov/1_revol.html Обновленчество: Анатолий Левитин, Вадим Шавров]
  4. 1 2 3 pstgu.ru/download/1191244772.zimina.pdf
  5. [www.pravenc.ru/text/675029.html Истинно Православные Христиане]
  6. [www.kongord.ru/Index/Legacy/MyOldBelief.html Епископ Андрей Ухтомский. История моего старообрядчества]
  7. На Рождественских чтениях обсуждались проблемы старообрядных приходов и взаимодействия со старообрядчеством / Православие. Ru [www.pravoslavie.ru/news/20745.htm]
  8. [sinod.ruschurchabroad.org/Arh%20Sobor%201981%20spisok%20novomuchenikov.htm Список Новомучеников и Исповедников Российских (утвержден Архиерейским Собором РПЦЗ в 1981 г.)]
  9. [www.oldrpc.ru/articles/index.php?ELEMENT_ID=692 Миролюбов Иоанн, диак. Пути единоверия в ХХ столетии]
  10. Алексеев И.[www.ruskline.ru/analitika/2009/12/29/nadyozhnyj_sotrudnik/ Надёжный «Сотрудник» (часть 1).]
  11. Алексеев И.[www.ruskline.ru/analitika/2009/12/30/nadyozhnyj_sotrudnik/ Надёжный «Сотрудник» (часть 2).]
  12. Алексеев И.[www.ruskline.ru/analitika/2009/12/31/nadyozhnyj_sotrudnik/ Надёжный «Сотрудник» (часть 3).]

Литература

  • Алексеев И. [www.ruskline.ru/analitika/2006/08/12/smirennyj_buntar/ Смиренный бунтарь (к вопросу о мировоззрении архиепископа Андрея /князя Ухтомского/…)]
  • Гашек Я. Преосвященный владыка Андрей. — газета «Наш путь», от 2 февраля 1919 г.
  • Зеленогорский М. [www.krotov.info/history/20/1920/uhtoms_00.htm Жизнь и деятельность архиепископа Андрея]. — М., 1991; 2-е издание, дополненное. — М., 2011.
  • Знатнов А. [archive.is/20131129121908/ng.ru/printed/215065 Юродивый всея Руси или последняя надежда дома Романовых.]
  • Зеленогорский М. Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского). Изд. 2-е, испр. и доп. — М.: Мосты культуры, 2011.
  • «Я хочу принадлежать только Св. Церкви…» Священномученик Андрей, архиепископ Уфимский. Труды, обращения, проповеди, письма, документы / Сост. И. И. Осипова, Л. Е. Сикорская. М., 2012 (публикация нескольких документов, недоступных составителям более ранних изданий)
  • Священномученик Архиепископ Уфимский Андрей (Ухтомский). Труды / Сост. Т. Сидаша, С. Сапожниковой. СПб.: Своё издательство, 2013—1284 с. (3, 345 кг) ISBN 978-5-4386-0120-3 (наиболее полное собрание сочинений, кумулирующее предыдущие издания)

Ссылки

  • А. В. Журавский [www.pravenc.ru/text/115256.html Андрей (Ухтомский)] // Православная энциклопедия. Том II. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. — С. 361-365. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-007-2
  • Алексеев И. [www.ruskline.ru/analitika/2009/11/23/iz_istorii_upravleniya_kazanskim_spaso-preobrazhenskim_missionerskim_monastyrem_1909_-_1912_gg/ Из истории управления Казанским Спасо-Преображенским миссионерским монастырем (1909—1912 гг.).]
  • Андреевский И. М. [www.katakomb.ru/7/Svmch_Andrey.html Священномученик Андрей Архиепископ Уфимский]
  • [www.katakomb.ru/7/Andre.html Архиепископ Уфимский Андрей (Ухтомский).]
  • Подгорный М. [www.katakomb.ru/7/arh_andrey.html Отпал ли архиепископ Андрей (Ухтомский) в старообрядческий раскол?]

Отрывок, характеризующий Андрей (Ухтомский)

В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.