Ухтомский, Андрей Григорьевич

Андрей Григорьевич Ухтомский
Дата рождения:	1770(1770)
Место рождения:	Ярославль
Дата смерти:	1852(1852)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Подданство:	Российская империя Российская империя
Учёба:	Императорская Академия художеств
Работы на Викискладе

Андре́й Григо́рьевич Ухто́мский (1770—1852) — гравёр на меди.

Биография

Родился в 1770 году; сын священника. Не окончив курса в Ярославской духовной семинарии, 18 июня 1786 года поступил на службу подканцеляристом в Ярославский сиротский суд.

«По усмотрении в нём отличных способностей» Мусиным-Пушкиным был 29 сентября 1795 года уволен для поступления в Императорскую Академию художеств. В ней он учился у И. С. Клаубера. 31 декабря 1797 года получил награждения 100 рублей за гравированную им старушку. С 1 января 1798 года ему назначено жалованье по 150 рублей в год, стол с учениками, квартира, дрова и свечи. 7 ноября 1799 года определён по высочайшему повелению в учреждённый тогда и недолго существовавший гравировальный ландшафтный класс гравёром. 18 августа 1800 года окончил курс академии с званием художника XIV класса и аттестатом 1-й степени и шпагой. Тогда же он избран в «назначенные» за пейзажи пригородов Петербурга, выполненные по оригиналам С. Ф. Щедрина.

В 1801 окончил большую гравюру с Берсенева. В 1804 году за доску с изображением рук с рисунка А. Иванова и за исправление оригинала Аполлона, получил 75 рублей. Гравировал фигуру с розгами и сидящего циклопа. За доску: вид с берега против Каменного острова (оценённую в 700 рублей) получил в 1807 году добавочных денег 400 рублей; за вид Каменного острова получил 350 рублей (оценен тоже в 700 рублей). 1 сентября 1808 года за портреты князя Я. П. Салтыкова и его жены с оригиналов М. Ф. Квадаля признан назначенным в академики. 16 октября 1815 года ему поручена в управление академическая Печатная палата. В 1817 году по слабости зрения уволен от занятий с учениками гравёрного класса и назначен библиотекарем Академии.

16 сентября 1821 года ему дана золотая Демидовская медаль (за успехи по механике) за изобретённую им гравировальную машину. Об этом изобретении в делах Академии сохранилась следующая переписка:

В декабре 1820 года посланник при баварском дворе граф Пален доставил в академию объяснение о изобретённой художником Вольфсгеймером гравировальной машине, посредством которой можно тянуть всякие линии, даже круглые; академия, отнесясь одобрительно о новоизобретённой машине и находя оную лучшего качества против доселе употреблявшейся английской, уже предположила снестись с изобретателем относительно размеров и цены её; но в феврале г. Ухтомским было прислано письмо на имя президента академии, в котором он объяснял, что им давно уже изобретена гравировальная машина ничем не хуже баварской, причем приложены и самые образцы с выгравированных посредством оной штрихов. Рассмотрев эти образцы, академия заключила, что машина Ухтомского вполне может заменить баварскую, за исключением производства круглых штрихов, в которых, впрочем, и надобность в гравюре редко встречается (да и г. Ухтомский берётся и в этом отношении машину свою усовершенствовать); почему академия положила: ненужной затраты на машину Вольфсгеймера не делать, а приобрести машину Ухтомского, а изобретателю исходатайствовать награду, которая ему и по закону за его изобретение следует.

Вследствие чего 16 сентября 1821 года Ухтомскому дана золотая медаль, учреждённая Н. А. Демидовым в награждение за успехи по механике, и сверх того выдано ему на усовершенствование машины 2000 рублей из Государственного казначейства. Машина эта долгое время стояла в печатной и, по свидетельству Келенбенца, никогда не была употребляема в дело.

5 февраля 1831 года сделан хранителем Академического музея. 27 апреля 1834 года получил за труды бриллиантовый перстень. В 1840 году поручено ему сделать оттиски с досок путешествия Головнина. В 1848 году он командирован для принятия с парохода художественных произведений, присланных для академии.

В 1850 уволен от службы, с назначением пенсии. Умер в 1852 году.

Творчество

Ухтомский был один из самых способных и плодовитых учеников Клаубера. Он гравировал всевозможными способами: резцом, «крепкой водкой», карандашной манерой, акватинтой, пунктиром, механическим прибором Коласа.

В ряду его работ, число которых простирается до 186, лучшими должно признать портреты; некоторые из них, как, например, портреты Салтыковых, Д. П. Трощинского, П. А. Тучкова, Нелидова и Голубцовой, не уступают второстепенным портретным произведениям Уткина.

Ссылки

• Ухтомский, Андрей Григорьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=127496 Ухтомский Андрей Григорьевич]. [www.webcitation.org/6CWncfh0e Архивировано из первоисточника 29 ноября 2012]. // Ровинский Д. А. Русские гравёры и их произведения
• [www.staratel.com/pictures/ruspaint/635.htm Ухтомский, Андрей Григорьевич] в библиотеке «Старатель»
• Коневцева А. Н. [www.art-con.ru/node/1750 Опыт реставрации двустороннего графического произведения из собрания Саратовского ГХМ имени А. Н. Радищева]. [www.webcitation.org/6CWnd9WZA Архивировано из первоисточника 29 ноября 2012]. // Вестник. — № 10 (1/2005) Реставрация музейных ценностей. — М.: ВНХРЦ, 2005.

Отрывок, характеризующий Ухтомский, Андрей Григорьевич

– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?