Ухтомский, Дмитрий Васильевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ухтомский Дмитрий Васильевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Васильевич Ухтомский
Основные сведения
Место рождения

ныне Ярославская область

Место смерти

с. Дубки, Одоевский уезд, Тульская губерния, Российская империя

Работы и достижения
Работал в городах

Москва, Сергиев Посад, Углич

Архитектурный стиль

барокко

Важнейшие постройки

Храм Никиты Мученика на Старой Басманной
Кузнецкий мост
Красные ворота
Колокольня Троице-Сергиевой Лавры

Нереализованные проекты

Дом Инвалидов за Симоновым монастырём

Князь Дми́трий Васи́льевич У́хтомский (1719, с. Семёновское — 4 (15) октября 1774, с. Дубки Одоевский уезд Тульская губерния) — русский архитектор, реставратор, главный архитектор Москвы в период правления императрицы Елизаветы Петровны, мастер елизаветинского барокко. Дмитрий Васильевич Ухтомский — представитель княжеского рода Ухтомских, ведущих свою историю от династии Рюриковичей; в 22-м колене Ухтомский приходился прямым потомком Юрию Долгорукому[1]. Родился в 1719 году[сн 1] в родовом селе Семёновском Пошехонского уезда Ярославской губернии — единственной к тому времени вотчине обедневшего рода; здесь же прошли ранние годы будущего архитектора. Отец Дмитрия, Василий Григорьевич, служил солдатом Семёновского полка, а с 1727 года числился капралом Нижегородского пехотного полка. В 1730 году, за год до смерти, князь Василий Григорьевич продал за 50 рублей Семёновское и то немногое имущество, которое за ним числилось, и перевёз семью в небольшое село Шелепинское Череможской волости Ярославского уезда, половина которого принадлежала жене — Ирине Яковлевне Чириковой[3].

В 1731 году двенадцатилетний Дмитрий был отправлен в Москву для обучения в Школе математических и навигацких наук, дававшей начальное инженерное образование и служившей подготовительным училищем при Морской академии. Вероятно, в школе Ухтомский проявил склонность к архитектуре, так как после её окончания в 1733 году его направили в архитекторскую команду Ивана Мичурина. Мичурин обучал учеников черчению, арифметике, теории ордеров, поручал выполнение практических задач, что позволило Ухтомскому приобрести необходимые зодчему знания и опыт[2][4].

С 1742 года работал под руководством Ивана Коробова, который в том же году фактически передал Ухтомскому руководство своей архитектурной практикой. В 1744 году Ухтомский получает официальное признание, титул государственного архитектора и капитанский чин.

Крупный успех архитектора связан с коронацией Елизаветы Петровны в 1742 году. Авторству Ухтомского принадлежали многочисленные триумфальные арки («ворота») и павильоны. В 17531757 годах он перестроил одни из этих ворот в Красные ворота, впоследствии уничтоженные в 1928 году. Ухтомский застроил соседнюю Басманную слободу, в том числе выстроил храм Никиты Мученика — крупнейший сохранившийся памятник позднего барокко в Москве. Однако большинство построек Ухтомского были уничтожены пожарами, а Кузнецкий мост был засыпан в 1817—1819 годах.

В 17411770 годах строится колокольня в Троице-Сергиевой Лавре, ордерный строй которой предполагалось дополнить скульптурами аллегорического содержания. Однако в окончательном виде на их местах (по углам ярусов) были размещены вазы.

В 1748 и 1752 годах Ухтомский разработал планы застройки городских территорий, уничтоженных пожарами — первые генпланы Москвы. В 1750-е годы руководил перестройкой и реставрацией Кремля. В 1749-м основал Дворцовую школу — предшественницу архитектурного отделения МУЖВЗ и современного МАрхИ. В школе Ухтомского обучались такие мастера, как Матвей Казаков, Иван Старов, Александр Кокоринов.

В 1760 году Ухтомский был отстранён от службы по обвинению в растрате, его школу закрыли в 1764-м. Несмотря на оправдание в суде, в 1767 году архитектор навсегда покинул Москву и уже не вернулся более ни к строительству, ни к преподаванию.

Умер Ухтомский в своем имении Архангельское-Дубки (Одоевский уезд, Тульская губерния) 4 (15) октября 1774.





Проекты и постройки

Приписываемые постройки

Неосуществлённые проекты

Напишите отзыв о статье "Ухтомский, Дмитрий Васильевич"

Комментарии

  1. Точная дата рождения неизвестна; в документах Герольдмейстерской конторы от 25 апреля 1732 года указан 12-летний возраст Ухтомского[2].
  2. Долгое время постройка не была атрибутирована. В числе предполагаемых авторов кроме Ухтомского в различных источниках называли Б. Растрелли, К. И. Бланка и Ф. С. Аргунова. Авторство Ухтомского установлено и документально подтверждено В. В. Мурзиным-Гундоровым[18].
  3. По некоторым данным, составленный Ухтомским проект осуществлён не был[23]. У других исследователей архитектуры и историков, например, И. Е. Забелина, И. М. Снегирёва, И. Э. Грабаря, А. И. Михайлова, М. А. Ильина, Т. В. Моисеевой, участие Ухтомского в строительстве Арсенала не вызывает сомнений[22].

Примечания

  1. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 11.
  2. 1 2 Мурзин-Гундоров, 2012, с. 15.
  3. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 12—14.
  4. Кипарисова, 1981, с. 120.
  5. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 57—75.
  6. Михайлов, 1954, с. 352.
  7. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 43—51.
  8. Михайлов, 1954, с. 85.
  9. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 175—187.
  10. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 109—113.
  11. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 99—105.
  12. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 191—197.
  13. Науменко Г. И., Степанова Е. В. Усадьба Долгоруких XVII—XIX вв. на Покровке // Сборник Общества изучения русской усадьбы. — М., 1997. — № 3 (19). — С. 108—115.
  14. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 117—125.
  15. Михайлов, 1954, с. 90—91.
  16. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 271—277.
  17. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 261—267.
  18. 1 2 Мурзин-Гундоров, 2012, с. 201—211.
  19. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 309—315.
  20. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 215—223.
  21. Михайлов, 1954, с. 162.
  22. 1 2 Мурзин-Гундоров, 2012, с. 227—228.
  23. Либсон В. Я., Домшлак М. И., Аренкова Ю. И. и др. Кремль. Китай-город. Центральные площади // Памятники архитектуры Москвы. — М.: Искусство, 1983. — С. 343. — 504 с. — 25 000 экз.
  24. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 147—155.
  25. Михайлов, 1954, с. 83—84.
  26. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 159—169.
  27. [ua.vlasenko.net/_pgs/sumska.html Памятники градостроительства и архитектуры Украинской ССР]
  28. [www.ruschudo.ru/miracles/1746/ Сайт «Чудеса России»]
  29. 1 2 Мурзин-Гундоров, 2012, с. 320.
  30. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 324.
  31. 1 2 Мурзин-Гундоров, 2012, с. 322.
  32. 1 2 3 Мурзин-Гундоров, 2012, с. 323.
  33. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 324—325.
  34. Мурзин-Гундоров, 2012, с. 325.

Литература

  • Мурзин-Гундоров В. В. Дмитрий Ухтомский. — М.: Издательский дом Руденцовых, 2012. — 334 с. — (Архитектурное наследие России). — ISBN 978-5-902887-11-9.
  • Михайлов А. И. Архитектор Д. В. Ухтомский и его школа. — М.: Госстройиздат, 1954. — 372 с. — (Мастера русской архитектуры).
  • Кипарисова А. А. Д. В. Ухтомский // Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1981. — Т. 1. — С. 120—130. — 302 с.
  • Архитектор Д. В. Ухтомский. 1719—1774: Каталог. — М., Стройиздат, 1973.
  • Памятники архитектуры Москвы. Земляной город. — М., Искусство, 1989. — с. 271.

Отрывок, характеризующий Ухтомский, Дмитрий Васильевич

Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.