Ухуань

Ухуа́нь (кит. трад. 烏桓, упр. 乌桓, пиньинь: Wū huán) — кочевая протомонгольская народность в Южной Маньчжурии во II в. до н. э.-IV в. н. э. Образовалась из остатков племени дунху, разгромленного хуннским шаньюем Модэ. Вначале платили дань хуннам (сюннам), а после ослабления хуннов добровольно подчинились Китаю. В дальнейшем ухуани часто совершали набеги на китайские земли. Никогда не имели единой централзованной власти. В середине IV в. н. э. были завоёваны сяньбийцами, также протомонгольской народностью. Но сами ухуани как отдельный народ продолжали существовать, и ещё в VII в. упоминались в китайских летописях.

Происхождение этнонима

По мнению российского тюрколога Кляшторного, передача в современном китайском языке ухуань тождественна более раннему ahar, что наталкивает на соответствие широко известному позднее этнониму авары.

Этнографическое описание

Хозяйство

Вели кочевой образ жизни, перемещаясь по своей земле со стадами скота. Любили охоту на которой поражали добычу из лука, сидя на коне. Мужчины мастерили луки, стрелы, сёдла и узды. Иногда сеяли просо и дунцян (вид проса).

Жилища

Жили в круглых юртах, обращённых входом на восток.

Питание

Основная пища — мясо, полученное от выращенного скота или на охоте. Из напитков предпочитали кумыс.

Одежда

Одежду носили разноцветную, сделанную из шерсти. Головы часто брили. Женщины отращивали длинные волосы и разделив на две косы надевали сверху накладку из золота или изумрудного нефрита. Делали шёлковую вышивку на коже.

Склад характера и обычаи

Мужественные и импульсивные, часто вспыхивали кровавые ссоры. Но уважали мать, отца и братьев, братья друг другу не мстят. Из храбрых, сильных и мудрых выбирали себе старейшин, власть по наследству не передавали. От 100 до 1000 юрт формировали аймак со старейшиной во главе. Фамилий не имели, но имя старейшины становилось прозванием для членов аймака. Слуг не держали. Выделяли четыре времени года. Войну считали важнейшим занятием. Неподчинение старейшине каралось смертью. Селения воровали друг у друга скот и не считали это преступлением. От наказания за убийство можно было откупиться лошадьми и овцами. Изгнанников отправляли в пустыню Гоби.

Если ухуани желали сочетаться браком, то жених приглашал невесту жить к себе в юрту на 3-6 месяцев. Если они понравились друг другу, то жених переселялся в дом родителей невесты и дарил брачные дары. Там жених работал на семью невесты год или два и после этого получал от родителей приданое и жену. Ухуань обязан был взять в жёны всех жён своего отца (кроме матери), если он умрёт. Женщины полностью распоряжались в домашнем хозяйстве.

Покойников клали в гроб и оплакивали его, но гроб несли с песнями и плясками. Гроб сжигали вместе с вещами покойного, его собакой и конём. Воротами загробного мира считали гору Чишань (местоположение неизвестно).

Поклонялись духам, приносили в жертву быков и баранов. Почитали небо, землю, солнце, луну и умерших богатырей. При приветствии приседали.

История

С тех пор как шаньюй Модэ разгромил ухуаней, они попали в зависимость от хунну. Он наложил на них ясак, который они платили шкурами быков и лошадей; у неплательщика хунны забирали в рабство жену и детей. Усилиями генералов императора У-ди хунну было ослаблены, и часть ухуаней была переселена в области Шангу, Юйян, Юбэйпьхин и в Ляодун. Ухуаньских старейшин обязали ежегодно являться ко двору, была учреждена хорошо оплачиваемая должность ухуаньского пристава; ему, кроме прочего, предстояло не допускать хунно-ухуаньских отношений. В 76 году до н. э. ухуани усилились и осмелились разграбить курганы хуннских шаньюев. В отместку хунны разбили ухуаньцев. Китай решил вмешаться и пристав Фань Иню выступил из Ляодуна с 20 000 конницы; не догнав хунну, он изрубил 6 000 ухуаней — якобы за измену. Ответный набег ухуаней был отбит. В царствование Хань Сюань-ди ухани вступили в китайское подданство.

Ван Ман для войны с хунну создавал корпуса из динлинов и ухуаней под командованием дунъюнцзяна Янь Ю, при этом семьи воинов брались в заложники. Видя, что война не удаётся, ухуани стали разбегаться и грабить местное население; тогда семьи ухуаней были казнены.

В царствование Гуан У-ди ухуани, соединившись с хунну, напали на Дайгюнь и другие области. Китай довольно сильно пострадал от набегов ухуаней. В 45 году н. э. генерал Ма Хуань вышел из Вуюаньгуань с 3 000 конницы и напал на ухуаней. Ухуани потеряли 100 человек и отступили. Ма Хуань тоже отступил, но ухуани стали преследовать его и перестреляли большую часть лошадей в войске.

В 46-49 ухуани стали нападать на земли ослабевших хунну и грабить их. В 49 ухуаньский старейшина Хэдань, польстясь на подарки, явился с 922 человеками ко двору. Он привёз дань: рабов, волов, лошадей, тигровые и леопардовые шкуры, соболей. 81 ухуаньский старейшина пожелали жить и служить в Китае. Ухуаней сделали пограничниками. Министр Янь Баньбяо составил доклад императору относительно вступления ухуаней в подданство; он писал, что легкомысленным ухуаням нужен пристав (чиновник по надзору за варварами-федератами). Император учредил пристава ухуаней со штабом в Нинчен; там учредили канцелярию и отдел по надзору за торговлей с сяньбийцами и ухуанями.

В 109 году в Юйяне ухуаньцы восстали и вместе с хуннами напали на области Дайгюнь и Шаньгу. Осенью в Яймыне князь ухуаней Ухэ, соединясь с сяньбийским Кюлунем и хуннским Гудухэу, напал на Вуюань с 7 000 воинов. В долине Гаокюйгу китайское войско было разбито. Император приказал чеки гянгюню Хэ Си и приставу Лян Цзиню разбить ухуаней. Ухэ был разбит и попросился в подданство.

В 140 ухуаньский старейшина Яцзянь Цянцюй и хуннский старейшина Гоулун-Усы подняли восстание; пристав Чжан Гэнь разбил и казнил их.

В 155—158 ухуани Сючжоту бунтовали в Шофане; пристав Чжан Хуань усмирил их. В 166 Чжан Хуань снова отразил ухуаней. В 168 Наньлу в Шангу с 9 000 юрт и Цюлицзюй в Ляоси с 5 000 юрт, Супуянь в Ляодуне с 1 000 юрт, Уянь с 800 юрт — все эти старейшины — объявили себя князьями ухуаней. В 187 взбунтовался Чжан Шунь и, уйдя к Цюлицзюю, провозгласил себя Митянь-аньдин-ваном, то есть верховным правителем ухуаней; он ограбил Цинчжоу, Сюйчжоу, Ючжоу, Цзичжоу. В 188 Лю Юй — новый губернатор Ючжоу — убил Чжан Шуня, подкупив его приближённых. Где-то между 190 и 193 на смену умершему Цюлицзюю пришёл Тадунь, он стал командовать ухуанями и контролировал 3 области.

В 195 Юань Шао договорился о мире и родстве с Тадунем. Юань Шао пожаловал Тадуню, Наньлу, Супуяню печати шаньюев. На совете они провозгласили шаньюем Лэубаня, сына Кюлигюя, но власть была в руках Тадуня. Ухуани убили своего пристава На Цзюя, и на его место был поставлен китаец Янь Жоу. Юань Шао, нуждавшийся в мире на северной границе, не стал протестовать. Юань Шан (сын Шао) бежал к Тадуню со 100 000 народа из Ючжоу и Цзичжоу. Янь Жоу решил покориться Цао Цао и поклялся ему в верности; Цао Цао разрешил ему и дальше быть приставом ухуаней.

В 206 Цао Цао разбил Тадуня; погибло и было пленено 200 000 ухуаней. Гунсунь Кхан — правитель Ляодуна — казнил Юань Шана, Лэубаня и Уяна, бежавших к нему. Осталось 10 000 семейств ухуаней, которых Цао Цао поселил в Китае, где они растворились среди местного населения.

Хронология

• 209 до н. э. Хуннский шаньюй Модэ (Маодунь) разбил племя дунху. Остатки дунху поселились у гор Ухуань, положив начало племени ухуань. Платят дань хуннам.
• 119 до н. э. г.д. Хо Цюйбин (китайский генерал) разбил хуннов в их левых землях, после чего ухуани были переселены за укрепленную линию пяти округов (Шангу, Юйян, Юбэйпин, Ляодун и Ляоси). Был назначен надзирающий за ухуанями полковник.
• 86 до н. э.—73 до н. э. г.д. Ухуани постепенно усилились и, пользуясь этим, раскопали могилу сюннуского шаньюя. Хунны за это напали на них и разбили. Посланный на помощь ухуаням Фань Минъю, уже не застав хуннов, сам напал на ухуаней, разбил их,порубил более 6 тысяч человек и обезглавил трёх ухуаньских князей.
• 73 до н. э.—48 до н. э. г.д. Ухуани стали охранять укрепленную линию, сдавшись и подчинившись династии Хань.
• 4 г.н. Китайский пристав запретил ухуаням давать дань хуннам. Хуннский посол, получив отказ ухуаней платить дань, повесил за ноги ухуаньского старейшину. Ухуани убили хуннского вождя. Хунны напали на ухуаней, уведя много пленных.
• 11-15 Ван Ман (китайский узурпатор), собирая армию против хуннов, насильно призвал ухуаней в поход, взяв их семьи в заложники. Ухуани взбунтовались, заложники были убиты, а сами ухуани подчинились хуннам.
• 25-44 Ухуани, объединив свои войска с сюннускими, совершали грабительские набеги. Особенно сильными и богатыми были ухуани, жившие за укрепленной линией округа Шангу.
• 45 Китайский военачальник попытался неожиданно напасть на ухуаней во главе 3.000 воинов. Ухуани успели отойти, поле чего напали на арьергард уходящей китайской армии.
• 46 Ухуани, воспользовавшись междоусобицей хуннов (спор наследников престола), нанесли им ряд поражений, заставив откочевать на север. Китайский император послал ухуаням подарки для привлечения их на свою сторону.
• 49 Хэдань (старейшина ухуаней в округе Ляоси) и 922 других старейшин изъявили покорность и со своим народом прибыли ко двору для представления дани: поднесли рабов, рабынь, крупный рогатый скот, лошадей, луки, шкуры тигров, леопардов и соболей. В округе Шангу (север современной провинции Хэбэй) учреждено военное управление, на ухуаней возложена разведка и помощь в обороне от сянбийцев и хуннов.
• 58 − 107 Ухуани жили у укрепленной линии, и там не возникало осложнений.
• 109 Летом ухуани в союзе с хунцами (1.000 человек) совершили набег на округа Дайцзюнь и Шангу. Осенью Ухэ (старейшина ухуаней в округе Яньмынь) в союзе с частью сянбийцев и южных хуннов (7.000 всадников) совершили набег на округ Уюань. Были разбиты высланными против них войсками. В дальнейшем ухуани постепенно снова сблизились с династией Хань и подчинились ей, за что их старейшине Жунчжухуэю был пожалован титул цинь-хань дувэя («сблизившийся с Хань главный воевода»).
• 135 Зимой ухуани совершили набег на округ Юньчжун.
• 140 Ухуаньские старейшины Ацзянь и Цянцюй вместе с Гоулун Усы, князем левого южносюннуского кочевья, подняли восстание, но были разбиты. Ацзянь и Цянцюй обезглавлены.
• 155—157 В эру правления Юн-шоу ухуани в округе Шофан вместе с сючуским кочевьем чугэ подняли мятеж. Разбиты.
• 166 Ухуани в союзе с сянбийцами и южными хуннами совершили набег на приграничные земли, что вызвало также в 9 округах восстание 'варваров', которые ушли за грницу.
• 168—186 (В начале правления императора Лин-ди)Старейшины Наньлоу (10.000 юрт), Цюлицзюй (5,000 юрт), Супуянь (1.000 юрт), Уянь (800 юрт) сами объявили себя ванами.
• 187 Мятеж Чжан Шуня. Супуянь (Цяо-ван) помог его усмирить.
• 190—193 Тадунь (племянник Цюлицзюя), обладавший военными способностями, стал распоряжаться ухуанями в трёх округах.
• 193—202 Тадунь помог Юань Шао в междоусобной войне. Тадуню, Наньлоу, Супуяню и Уяню пожалован титул «шаньюй».
• 202-206 Наньлоу и Супуянь во главе своих кочевий объявили Лоубаня (сын Цюлицзюя) шаньюем, а Тадуня ваном, однако Тадунь по-прежнему занимался разработкой планов. Юань Шан (сын Юань Шао), потерпев поражение, бежал к ухуаням, желая использовать их для достижения своих целей.
• 207 Цао Цао, выступивший в карательный поход против ухуаней, разбил Тадуня под Лючэном, обезглавил его и захватил в плен свыше 200 тыс. человек. Юань Шан, Лоубань, Уянь и другие бежали в округ Ляодун, где начальник округа Гунсунь Кан обезглавил их, а головы отправил Цао Цао. Оставшиеся свыше 10 тыс. юрт были переселены на жительство в Срединное государство.

Ссылки

[www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/Bicurin/Sobr_sved_o_narodach/Tom_I/frametext2.htm БИЧУРИН Н. Я. (ИАКИНФ) СОБРАНИЕ СВЕДЕНИЙ О НАРОДАХ, ОБИТАВШИХ В СРЕДНЕЙ АЗИИ В ДРЕВНИЕ ВРЕМЕНА / ЧАСТЬ ПЕРВАЯ / ОТДЕЛЕНИЕ II / УХУАНЬ]

Примечания

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Хоу Ханьшу (на китайском). Глава 120

Отрывок, характеризующий Ухуань

– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.