Доля в прибыли

Доля в прибыли (англ. gainsharing; фр. participation aux bénéfices) — система отношений между работодателями и рабочими, при которой последние получают некоторую часть прибыли или прибавочной стоимости.

В конце семидесятых годов XIX века многие (напр. известный статистик Энгель) видели в этой системе средство окончательно устранить антагонизм между трудом и капиталом. Постепенно увлечение мало-помалу улеглось и отчасти даже уступило место противоположной крайности.

Противниками этой системы обычно являлись сторонники чисто капиталистических взглядов и их враги, социалисты; защитниками — люди средних мнений, которые смотрели на социальный вопрос, как на великую задачу настоящего и будущего и желали, чтобы были испробованы все средства морализации современной им системы производства и распределения.

Откуда выделяется доля прибыли

Прежде всего обычно возникает вопрос, откуда может быть выделена доля: из предпринимательской прибыли или из прибавочной стоимости. Решение этого вопроса отчасти зависит от теоретических взглядов на происхождение прибыли.

Мнения «против»

Противники системы, из среды приверженцев капитализма, утверждали, что она представляет нечто совершенно невозможное для капиталистов.

Вознаграждение за счёт труда предпринимателя

Большинство предприятий ведётся на заемные капиталы и, за уплатой процентов, у капиталиста остается только предпринимательская прибыль, создание которой исключительно зависит от дарований, предусмотрительности и знания капиталиста. Давать из этого дохода какую бы то ни было долю рабочим было бы несправедливо; это значило бы вознаграждать рабочих за счёт труда предпринимателя. С этой точки зрения рабочие вполне справедливо вознаграждаются заработной платой, в особенности при существовании поштучной платы, при которой фабрикант приобретает возможность с наибольшей интенсивностью пользоваться рабочей силой, а работники получают наивысшее вознаграждение сообразно со своим усердием и искусством.

Контроль над деятельностью предпринимателя

Допущение рабочих к участию в прибыли непрактично и опасно: оно может вызвать у них представление, будто они имеют одинаковое с предпринимателем значение в производстве, тогда как, на самом деле, они являются только подручным элементом. Они простые солдаты, а предприниматель — своего рода полководец, и ему по праву принадлежит бо́льшая доля в произведённом продукте. Допустить рабочих к участию в прибылях значит признать за ними некоторое право контроля над деятельностью предпринимателя — а это может только ослабить энергию, инициативу предпринимателя и в результате погубить все дело.

Другие причины

Целый ряд предприятий получает свой доход из спекуляции на ценах; как можно в таких предприятиях давать рабочим долю в прибыли, если последняя исключительно зависит от спекуляции?

Имеют ли, далее, рабочие право на долю в прибыли, если они не участвуют в потерях? Может ли, наконец, капиталист, при сильнейшей конкуренции, давать бо́льшие вознаграждения своим рабочим и вводить, таким образом, новый плюс в издержки производства?

Надежды на возвышение доходности предприятия вследствие возрастания энергии и аккуратности рабочих, когда они имеют долю в прибыли, весьма проблематичны: для этого требуется высокий уровень нравственного развития, редко встречающийся у современных рабочих. Таковы доводы предпринимателей-капиталистов и их сторонников в литературе.

Допущение рабочих к доле в прибыли вовсе не затрагивало вопроса o незанятых рабочих, или о так называемой резервной армии пролетариата.

Оно неприменимо, далее, во всех случаях, где в интересах фабриканта скрывать свой доход.

Оно создает нежелательную зависимость рабочего от данного предприятия, не обеспечивая ему прочного и определенного дохода; оно имеет тенденцию вырождаться в замаскированное понижение заработной платы и трудно применимо при современной подвижности рабочего населения; оно противодействует проведению, законодательным и принудительным путём, мер более целесообразных (обязательного страхования рабочих на случай старости, инвалидности и т. п.); оно не примиряет враждующие стороны, а напротив, еще более обостряет отношения между ними (всякое понижение доли вызывает подозрения, столкновения, недоразумения).

Мнения «за»

Возражения сторонников системы доли в прибыли: к предприятиям, доход которых почти исключительно зависит от спекуляции на ценах, система доли в прибыли действительно неприменима; но эти предприятия составляют исключение. В целом же, капиталисты, кроме процентов на весь затраченный капитал, выручают ещё некоторую прибавочную стоимость, которая является не только результатом предпринимательского искусства и энергии, но и труда рабочих. Поштучная плата, действительно, доводит труд до максимума его интенсивности, но далеко не доставляет рабочим справедливого вознаграждения, как это признано многими предпринимателями и государственными исследованиями и единодушно утверждается всеми рабочими.

Справедливость

Сокращение времени фабричного труда было первым шагом в деле охраны рабочих от чрезмерного переутомления, при низком вознаграждении. В начале XX века социальный вопрос во многих странах принял жгучую и острую форму именно потому, что в отношениях между предпринимателями и рабочими не было достаточной справедливости и откровенности. На одной стороне была забота об извлечении наибольшей прибыли, на другой — глухая вражда. Государство уже приступило к вмешательству в эти отношения, с целью их морализировать; но оно не в состоянии сделать всего. Социальные реформы входят в жизнь только при участии всех общественных элементов. Желательно, чтобы, в интересах социального мира, сами предприниматели принялись за дело обновления промышленной системы.

Уделяя долю своей прибыли рабочим, предприниматель хотя и умаляет свой доход, но создает более нормальные отношения к рабочим, раздражение которых сменяется искренним желанием успеха самому предприятию и повышением качества труда. В некоторых странах (напр. во Франции) в правительственных сферах с конца XIX века установился благоразумный обычай сдавать казённые подряды таким предпринимателям, которые устраивались с рабочими на более справедливых началах.

Упорядочение производства и предупреждение кризисов

Система доли в прибыли делает предпринимателей более внимательными к учёту доходов и расходов, благоприятствуя, таким образом, упорядочению производства и предупреждению кризисов.

Социальные требования

Капиталистическая экономическая организация все теснее и теснее связывает между собой интересы различных классов. В конце XIX - начале XX веков фабриканты и предприниматели соединялись в союзы или артели для регулирования производства, рабочие соединялись в союзы для определения справедливой нормы заработной платы. Создавались особые учреждения (напр. в Англии — Boards of Conciliation или of Arbitration), задача которых сводилась к установлению этой нормы на основании истинной доходности предприятия. Эта доходность, таким образом, переставала быть тайной для рабочих, хотя бы они и не имели доли в прибыли.

Морализация

Система доли в прибыли имеет ещё одну хорошую сторону: нередко лучшие силы капиталистического класса, увлечённые новыми веяниями и социальными идеями, бросали дело, основанное их отцами, не желая быть эксплуататорами рабочей массы. Было бы гораздо лучше, если бы они оставались у дела и заботились о морализации той системы, которая доставила богатство и им, и их отцам — а этому именно и способствует предоставление рабочим доли в прибыли. Эта система морализует одновременно как трудящиеся классы, так и самих предпринимателей.

Реальный опыт

К началу XX века более 200 промышленных фирм Англии, Франции, Соединённых Штатов, Германии и других стран ввели у себя систему доли в прибыли и в большинстве случаев были весьма довольны результатами.

Парижский предприниматель Леклер

Самая известная и старейшая из них — малярно-мебельное заведение Лекле́ра, впоследствии «Редуали и К°», в Париже. Основатель этого заведения, Леклер, ввёл в 1842 г., несмотря на протесты властей, систему участия рабочих в прибылях. Как опытный предприниматель, он заметил, что у его рабочих не хватало внимательности и усердия и что это весьма вредно отражалось на доходах предприятия. Возвышение заработной платы за лучшую работу не могло устранить необходимых издержек на контроль. Поэтому Леклер порешил предоставить рабочим весь доход, остающийся за вычетом 5% на затраченный капитал и 6000 франков в качестве предпринимательской прибыли. Успех не замедлил обнаружиться. Трудолюбие и аккуратность рабочих значительно возросли.

В 1869 году Леклер обратил своё дело в товарищество, которое обладало капиталом в 800 000 франков. Половина этих денег принадлежали предпринимателям, половина — рабочему товариществу; резервный фонд в 1890 году был доведён до 200 000 франков.

В состав общества входили только избранные из рабочих, выполнявшие известные обязательства. Этот избранный рабочий персонал (в 1887 году — 137 чел.) обладал весьма важными привилегиями: он избирал директоров и новых членов, исключал рабочих за дурную работу и т. п.

Общество поддерживало своих членов в случаях болезни, несчастий, старости и инвалидности, для чего имелась вспомогательная касса, существование которой было обеспечено даже в случае распада самого дела.

Рабочие, не принадлежавшие к избранным, также получали долю в прибылях, не исключая даже тех, которые нанимались только на время усиленной зимней работы. 75% всей прибыли, падавшей на долю рабочих, разделялись между ними непосредственно, 25% отчислялись в распоряжение вспомогательной кассы. Предприятие работало прекрасно, к обоюдному удовольствию предпринимателей и рабочих. О стачках и беспорядках не было и речи.

Фамилистер

Столь же удачно действовал так называемый фамилистер Жан-Батиста Годе́на в Гизе и Лакене.

В сельском хозяйстве

Участие рабочих в доле прибыли возможно и в сельском хозяйстве. Известный немецкий экономист Тюнен ввёл эту систему в своем имении, в вел. герцогстве Мекленбург-Шверинском. Когда чистый доход превышал 18 000 марок, каждый работник получал 1/2% чистого излишка. Деньги эти поступали в сберегательную кассу, и работнику выдавались проценты на сберегаемый им капитал. По достижении 60-летнего возраста сбережённая сумма поступала в распоряжение работника.

См. также

• Фамилистер
• Фаланстер
• Тантьема

Литература

• Миклашевский А. Н. Доля в прибыли // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Victor Böhmert, «Die Gewinnbetheiligung» (Лпц., 1878; переведено на русск. язык под заглавием «Участие в прибылях», Киев);
• «Enquête de la commission extraparlementaire des associations ouvrières» (Париж, 1883);
• A. Шульц, «Ueber die Betheiligung der ländlichen Arbeiter an dem Gutsertrage» (Лпц., 1871);
• Th. von der Golz, «Die ländliche Arbeiterfrage und ihre Lösung» (1874);
• Godin, «Mutualité sociale et l’association du capital et du travail» (П., 1880);
• A. Caseneuve, «Les entreprises agricoles et la participation du personnel aux bénéfices» (П., 1889);
• Sedley Taylor, «Profitsharing between capital and labour» (Л., 1884).

Отрывок, характеризующий Доля в прибыли

Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.