Учебная книга словесности для русского юношества

«Уче́бная кни́га слове́сности для ру́сского ю́ношества. Начерта́ние Н. Го́голя» — наброски к задуманной Николаем Гоголем «Учебной книге словесности». Состоит из тематических эссе: «О Науке», «Что Такое Слово и Словесность», «О Поэзии», «О Поэзии Лирической», «Оды, Гимны и Лирические Воззвания», «Песня», «Элегия», <Дума>, «Поэзия Повествовательная или Драматическая», «Эпопея», «Меньшие Роды Эпопеи», «Эклога и Идиллия», «Эклога», «Идиллия», «Роман», «Повесть», <Повесть>, <Сказка>, <Ученые Рассуждения и Трактаты>, <Примеры>. В разделе «примеры» приведён список сочинений других авторов, относимых Гоголем к описанным выше типам литературных произведений.

При жизни автора опубликовано не было. Сохранилось в рукописи. Текст «Учебной книги словесности» должен был войти в состав VI тома «Сочинений Гоголя» 1856 года под редакцией Трушковского. Однако цензор отметил два места в рукописи, не подлежащих напечатанию. Впервые «Учебная книга словесности» была напечатана в VI томе «Сочинений Н. В. Гоголя», изд. 10, 1896.

История создания

Возникновение замысла книги по теории словесности в первой половине 1840-х годов вполне закономерно. Развитие реализма в литературе привело к тому, что бывшие в обращении учебные руководства устарели.

Рукопись состоит из отдельных листов, вложенных в две обложки, на первой из которых рукою Гоголя обозначено: «№ 5», а на второй написано название рукописи. Автограф содержит множество описок, недописанных слов, вставок; в ряде случаев отсутствует согласование между словами. Автограф не датирован. Самое поздняя из ссылок на других авторов — стихотворение Языкова «К не нашим», декабрь 1844 года. На основании этого Владимир Шенрок устанавливает датировку 1844—1846 годами, ставшую традиционной. Вероятно также, что окончание работы над рукописью относится к началу 1845 года (или концу 1844), так как взятые из современной русской поэзии примеры обрываются как раз на 1844 годе. К тому же в данной работе Гоголя практически отсутствуют религиозно-философские рассуждения, характерные для работ и переписки Гоголя в 1845—1846 годах.

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/gogol/texts/ps0/ps8/ps8-468-.htm текст]
• www.rusk.ru/st.php?idar=154970

Отрывок, характеризующий Учебная книга словесности для русского юношества

В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.