Учжулю

Учжулю Жоди (кит. трад. 烏珠留若鞮, упр. 乌珠留若鞮, пиньинь: Wūzhūliú Ruòdī, личное имя Нанчжиясыкит. упр. 囊知牙斯, пиньинь: Nángzhīyásī; после реформы Ван Мана сменил на Чжи), шаньюй хунну с 8 года до н. э. по 13 год.

Учжулю Жоди 烏珠留若鞮
Шаньюй Хунну
8 год до н. э. — 13 год
Предшественник:	Цзюйя
Преемник:	Улэй-Жоди
Смерть:	13(0013)
Род:	Династия Хуханье (реставрация)
Отец:	Хуханье
Мать:	первая яньчжи Хуханье
Супруга:	яньчжи
Дети:	Хуханье II, Удиясы, Сутухубэнь

Сын Хуханье. Объявил войну Ван Ману. Его сын Би стал первым шаньюем южных хунну — Хуханье II.

Правление. Первый этап

Правление начал с кадровых перестановок: восточным чжуки сделал брата Ло, Юя западным чжуки. Удияса отправил в Китай. Император отправил пристава Хэхоу Фаня и помощника Хань Юна послом к хуннам. В это время председателем правительства (дасыма пяоци цзянцзюнь) Хань стал Ва Гэнь. Он получил доклад о том, что в территорию Китая вдаётся кусок хуннской земли. Земля эта плодородна, покрыта лесом, и там водятся орлы, перья которых употребляются хуннами на стрелы. Решено было потребовать эту землю у шаньюя, император дал согласие на это. Хэхоу Фань предъявил требование к Учжулю. Шаньюй обещал произвести расследование. Когда послы второй раз предъявили требование, Шаньюй ответил: земля эта хуннам нужна чтобы доставать древесину, досталась она от предков и не может шаньюй потребовать её от князя. Фань уехал и был назначен правителем Тайюаня. Шаньюй отправил запрос императору: действительно ли император требовал землю. Чтобы не злить шаньюя, чиновники составили ответ, что Хэхоу Фань действовал сам и без приказа императора, его следует казнить, но император милует его.

В 6 году до н. э. в Китае умер сын Учжулю Удиясы, его привезли в землю хуннов для похорон. В 3 году до н. э. Учжулю подал прошение о встрече с императором. Во 2 году до н. э. Хань Айди заболел, ему стали говорить, что приезд хуннов во дворец наводит гнев духов на двор, а министры решили, что приезд шаньюя вводит страну в ненужные траты. Только чиновник (хуань мэн хан) Ян Хун подал доклад, в котором перечислил выгоды от дружбы с шаньюем. За смелость император одарил его шёлком и золотом. Теперь заболел шаньюй и сообщил, что приедет в следующем году со свитой в 500 человек (раньше было 200). В 1 году до р. х. Учжулю приехал в Китай. В загородном дворце состоялась аудиенция. Учжулю получил: 370 одежд, 30 000 шелков, 15 тонн ваты и то же, что дарили прежним шаньюям. Пристав Хань Хуан проводил шаньюя в земли хуннов.

В 1 году до р. х. на престол вступил малолетний Хань Пинди, регентом была вдовствующая императрица и синьдухэу Ван Ман. Ван Ман потребовал, чтобы единокровную сестру шаньюя Сюйбу Цзюйцыюнь, дочь жены Хуханье Ван Цян передали для службы во дворце. Впрочем, княжна быстро стала любимицей вдовствующей императрицы.

Князья Чэши Гоугу и цюйхулай Танду, устав от контроля китайского пристава, вместе с семьями и имуществом бежали к шаньюю. Учжулю поселил их в землях лули-князи и написал доклад императору с сообщением об этом. Из Китая пришёл ответ с требованием выдать князей. Шаньюй отвечал: правила выдачи распространяются на Хань и Хунну, а эти князья иностранцы. Ван Ман приказал напомнить шаньюю о том, что только Китаю Учжулю обязан своим троном. Учжулю был вынужден отправить князей и просил их помиловать. По приказу Ван Мана их отвезли в Сиюй и в присутствии съезда князей отрубили головы. Шаньюю передали, что по новым правилам хунны обязаны выдавать всех: китайцев, усуньцев, сиюйцев, ухуаней. Вам Ман затеял реформу имён и приказал намекнуть Учжулю, что его имя Нанчжиясы неудобно для китайцев. Учжулю принял это и сменил имя на Чжи. Ван Ман отблагодарил его подарками.

Ван Ман постепенно отягощал условия договора для хунну. Китайский пристав у ухуаней объявил запрет на выдачу хуннам дани холстами и кожами. Приехал хуннский чиновник для сбора дани и торговли, с ним приехало много хуннов, включая женщин и детей. Ухуаньский старейшина сказал, что новый приказ императора запрещает платить хуннам дань, в ответ хуннский чиновник повесил его за ноги. Ухуани напали на хуннов и перебили их. Учжулю приказал наказать ухуаней и восточный чжуки напал на них. В основном ухуани разбежались, хунну поймали 1000 женщин и детей, ухуаням сказали выкупить пленных. Ухуани привезли выкуп, хунны его взяли, пленных не вернули.

Учжули и Ван Ман

В январе 9 года Ван Ман провозгласил себя императором. Ван Цзюнь (увэй цзянгцзнь) и пять других чиновников отправились сообщить шаньюю о падении дома Хань и вошествии дома Синь — Ван Мана. Кроме прочего замене подлежала государственная печать шаньюя. На старой был китайская надпись: хун ну шань юй си — государственная печать хуннского шаньюя, а на новой значилось синь хун ну шань юй чжан — новый знак шаньюя. То есть шаньюй ставился в один разряд не с вассальными государями, а с высшими чиновниками. Учжулю принял печать не глядя, старую сдал и отправился пировать. Чэнь Гао разбил старую печать, пока шаньюй не потребовал её обратно. Утром Учжулю прочитал надпись на печати и стал требовать прежнюю. Послы ответили: такова воля императора, старая печать уничтожена. Шаньюй отправил чжуки Юя просить Ван Мана восстановить прежнюю печать, а лиу Сяню приказал выселить ухуаней из земель хунну.

Обе стороны понимали, что с тех пор как Китай потребовал у хуннов землю, отношения между державами стали ухудшаться и теперь дело шло к войне. Учжулю отправил великого цзюйкюйя Пухулуцзы с 10 000 конницы, якобы для сопровождения ухуаней, на самом деле войска подошли к Шофану. В 10 году Сюйчжили князь Чеши хотел присоединиться к хуннам, но китайский наместник Дань Цинь зарубил его. Хуланчжи, брат казнённого, с 2000 воинов и семьёй ушёл к хуннам. Хуланчжи соединился с хуннами и сделал набег на княжество Хэучень, где убил князя. Китайские наместники в Сиюе: Сюй И, Чэнь Лян, Чжун Дай, сымачэн Хань Юань, цюйхоу Жэнь Шан составили заговор. Они убили верховного наместника Дяохо и впустили 2 000 хуннов в Сиюй. Шаньюй наградил их титулами. Дань Цин доложил о мятеже и о том, что южный предводитель и западный Ичжицзы посягнули на Сиюй. Ван Ман приказал разделить земли хунну на 15 владений. К хуннам отправился пристав Хо Бай с помощником Дай Цзи, 10 000 конницы и подаркам. У города Юаньчжун они созвали хуннских князей — сыновей и внуков Хуханье для награждения. Пригласили западного юлисяня Сяня с сыновьями Дэном и Чжу. Приехавшего князя насильно сделали шаньюем Хяо и подарили ему литавру, колесницу, повозку, 1000 лян золота, 1000 шелков, 10 трезубцев. Чжуу провозгласили шаньюем Шунь, подарили 500 лан золота и вместе с братом отправили в Чанъань.

В 11 году Учжулю публично объявил Ван Мана узурпатором и отправил восточного гудухоу, западного ичжицзы Хулуцзы, восточного чжуки Ло на штурм линии Ишеусай в Юньчжуне, они убили множество жителей. Шаньюй приказал всем князьям напасть на Китай. Северная граница Китая была сметена неожиданным ударов хуннов, число жертв не поддаётся подсчёту. Ван Ман приказал собрать 300 000 войска и 10 путями гнать хуннов на север до земли динлинов и уничтожить, страну хуннов разделить между 15 шаньюями. Янь Ю был назначен полководцем, он написал неодобрительное заключение о плане предстоящей войны. Янь Ю считал, что план никуда не годится, анализируя прошлые войны можно понять, что 300 000 армия в земле хуннов не сможет прокормиться и её будет невозможно снабжать из Китая, Хань У-ди допустил подобную ошибку, лучше отправить несколько небольших армий посменно, тогда и хунну будут разгромлены и армия не погибнет. Ван Ман приказал оставить ненужные домыслы и собирать армию. «Шаньюй» Сянь бежал к Учжулю и попросил прощения и был прощён. Енань цзянцзюнь Чэнь Цинь и чжэньди цзянцзюнь Ван Сюнь заняли Юньчжун и линию Гэсесай. Особенно обеспокоило Ван Мана то, что хуннские князья забыли о его подарках и воюют за Учжулю. Ван Ман лично отрубил голову Дэну за измену его отца. Армия провела весь 12 год в гарнизонах на границе, что не спасало страну от непрекращающихся набегов, северная окраина Китая обезлюдела.

В 13 году умер Учжулю. Управляющий делами шаньюя гудухоу Сюйбудан был женат на Имоцзюйцыюнь дочери Ван Цян Чжаоцзюнь. Он желал поставить шаньюем Юй, но решил, что лучше заключить мир с Ван Маном и возвёл князя Сяня на престол под именем Улэй-Жоди

См. также

• Хунно-китайские войны

Предшественник: Цзюйя

Шаньюй хунну 8 год до н. э. — 13 год

Преемник: Улэй-Жоди

Отрывок, характеризующий Учжулю

Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие: