Учёный

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Учёные»)
Перейти к: навигация, поиск

Учёный — специалист в какой-либо научной области, внёсший реальный вклад в науку.

Обычно учёными называют тех людей, которые применяют научный метод[1]. Учёный может быть экспертом в одной или нескольких областях науки[2]. Понятия «учёный» и «наука» прошли длительное развитие и преобразование, и их понимание в разных культурах может различаться, однако при этом было сформировано мировое научное сообщество, которое сблизило представления о науке и учёных в разных странах. Автором термина «учёный» (англ. scientist) считается английский философ Уильям Уэвелл.

Научная методология, которую используют учёные, в частности, включает в себя обобщение хорошо проверенных фактов, применение абстрактных понятий, генерирование и проверку гипотез, создание теорий как фактов более общего уровня, развитие научного описания, начиная с хорошо изученного, в сторону непознанного.





Признаки научной квалификации

Основной формальный признак признания научной квалификации — публикация материалов исследований в авторитетных научных журналах[3] и доклады на авторитетных научных конференциях (опубликованные доклады приравниваются к научным публикациям[4]), а также, разумеется, издание книг в авторитетных научных издательствах[5].

В России сделана формальная попытка отделить авторитетные научные издания от прочих в виде списка изданий, публикации в которых признаются ВАК. Однако даже среди авторитетных изданий и конференций существует понимаемая не вполне однозначно система приоритетов. Как правило, наибольшим приоритетом пользуются международные издания и конференции, и признание на международном уровне выше национального. Авторитет и признание квалификации учёного связан с его известностью в кругах специалистов. Существуют попытки выстроить рейтинги по числу ссылок на работы данного учёного из работ других учёных.

Принадлежность к профессиональной науке и уровень квалификации учёного могут формально определяться местными и национальными квалификационными комиссиями (совет по защите диссертаций, аттестационная комиссия, ВАК). В СССР и постсоветской России квалификация учёного формально подтверждается учёной степенью (кандидат или доктор наук) и учёным званием (доцент или профессор). Присвоение как степеней, так и званий контролируется ВАК. Учёные степени присваиваются по направлениям наук, например, кандидат физическо-математических наук, кандидат юридических наук и т. п.

Для получения соответствующей учёной степени необходимо написать и защитить в специализированном совете диссертацию. В виде исключения и при больших научных заслугах диссертация может заменяться докладом о проделанной работе. Исключение делается очень редко, например, для генеральных конструкторов. Обязательным условием успешной защиты является публикация и апробация результатов научной работы. Под апробацией обычно понимается выступления на конференциях, так как эта форма позволяет дискуссионно обсудить результаты и соответственно получить открытую критику, при несогласии научного сообщества.

Для получения учёного звания (доцента или профессора) кроме учёной степени требуется вести педагогическую работу, в частности иметь учебно-методические публикации. Существуют и более мелкие формальные признаки признания квалификации, например, разрешение руководить научной работой аспирантов является необходимой ступенькой перехода от кандидата к доктору.

Высшая ступень формального признания со стороны научного сообщества в России — избрание в государственную академию наук.

Одним из знаков высшей степени признания мировым научным сообществом служит Нобелевская премия.

В научном сообществе высоко ценится педагогическая работа. Право читать лекции в престижном учебном заведении также является признанием уровня и квалификации учёного. Высоко также ценится создание научной школы, то есть подготовка нескольких учёных, развивающих идеи учителя.

Возникновение понятия в истории человечества

В древности носителями знаний, которые можно по современным критериям считать научными, были служители религиозных культов, а само знание носило сакральный характер. Например, в Древнем Египте существовала письменность, велись исторические хроники, астрономические наблюдения, разрабатывались зачатки математики и медицины.

В античный период

Разделение науки и религии началось в античной Греции и Римской империи, где знаниями стали интересоваться не только жрецы, но и философы. У Пифагора знания математики ещё имели сакральный характер, но Евклид впервые создал цельную геометрию как светскую науку. В астрономии известными учёными были Птолемей и Эратосфен, в медицине — Гиппократ и Гален, в истории — Геродот, Тацит, Плиний, Иосиф Флавий. Поскольку наука того времени ещё не была отделена от философии, умозрительные рассуждения считались более важными, чем экспериментальная практика. Тем не менее, уже тогда не только в математике, но и в астрономии и физике такие учёные как Птолемей и Архимед применяли сложный математический аппарат для расчёта движения небесных светил и конструирования механизмов.

В период ранних мусульман

В начале IX века халифом ал-Мамуном в Багдаде была основана исламская академия Дом Мудрости. Ал-Мамун симпатизировал учению мутазилитов, и по замыслу халифа Дом Мудрости должен был обеспечить сторонников этого учения богатым фактическим материалом, полезным при ведении теологических споров, в первую очередь трудами по философии. В Багдад изо всех областей халифата были собраны выдающиеся учёные, многие из которых являлись уроженцами Средней Азии и Ирана.

При Доме Мудрости существовала библиотека «Хизанат аль-хикма». Одной из важнейших задач академии был перевод на арабский язык индийских и древнегреческих трудов по астрономии, математике, медицине, алхимии, философии. По инициативе аль-Мамуна в Византию было отправлено специальное посольство с целью получить ценные греческие рукописи.

Сотрудниками Дома Мудрости в разное время были такие выдающиеся учёные, как аль-Хорезми, Ибн Турк, ал-Фаргани, ал-Джаухари, Хаббаш аль-Хасиб, аль-Кинди, братья Бану Муса, ал-Махани, Сабит ибн Корра, Куста ибн Лукка, ан-Насрани, ал-Ахвази, Абу-л-Вафа, ал-Кухи.

В Средние века

Расцвет гуманитарных наук в Средние века связан прежде всего с развитием юриспруденции. Для изучения права в Западной Европе впервые появились университеты и система учёных званий. Хотя средневековая система образования вместе с университетами развивалась католической церковью, наряду с богословским и философским факультетами, где изучали историю философии и христианскую религиозную литературу, в университетах кроме юридических были и медицинские факультеты, вследствие чего специальное образование могли получить не только церковные деятели, но и врачи. Тем не менее, и в этот период учёные, такие как Беда Достопочтенный, Пьер Абеляр, Роджер Бэкон и Николай Коперник, преимущественно были церковными деятелями.

В Новое время

Современная наука, в которой экспериментальная проверка приобрела большую важность по сравнению с умозрительными рассуждениями, появилась в Новое время. Её основателями были Френсис Бэкон, Рене Декарт, Роберт Бойль, Исаак Ньютон и другие учёные XVII в. Хотя они ещё были тесно связаны с университетами и их средневековым церковным наследием, а Ньютон, например, был мистиком, их научное и философское наследие было уже вполне независимым от религиозных верований, а методология оформилась как скептическая и критическая. К концу XVIII в. наука окончательно отделилась от философии, а учёные специализировались, создавая все более сложную систему научных дисциплин и направлений[6].

В XIX—XX веках

После промышленной революции наука из способа удовлетворения любопытства и источника знаний для системы образования постепенно превратилась в один из источников новых технологий и извлечения доходов, связанных с их применением. Хотя и в этот период среди видных учёных было много любителей, например, Грегор Мендель и Генрих Шлиман, большинство их превратилось в профессионалов, то есть людей, для которых занятие наукой стало профессией, способом извлечения дохода для личных и профессиональных нужд, таких как Роберт Кох или Альфред Нобель. В дополнение к домашним и университетским лабораториям появились лаборатории в специализированных научных и промышленных институтах, которые требовали все больше кадров. Если учёные-теоретики, такие как Альберт Эйнштейн, ещё могли работать одни, а Мари Кюри и Эрнест Резерфорд — обходиться немногочисленными помощниками, такие проекты, как создание атомной бомбы или расшифровка генома человека, требовали участия тысяч людей, организации сложной системы их взаимодействия и разветвлённой иерархической структуры.

В России и СССР

Российская наука появилась в XVIII веке (см. Русское Просвещение). В XVIII—XIX вв. среди русских учёных было немало мировых знаменитостей, таких как Михаил Ломоносов и Дмитрий Менделеев. В СССР учёных относили к социальной прослойке интеллигенции. Среди учёных с мировым именем советского периода известны И. П. Павлов, К. Э. Циолковский, П. А. Черенков, Л. Д. Ландау, Н. Н. Боголюбов, В. И. Вернадский, Н. М. Амосов и многие другие.

Классификация

По квалификации

Формальная классификация учёных производится в процессе присвоения учёных степеней и званий. Учёные степени, как и признание полученного высшего образования, классифицируют по отраслям знаний. Можно, например, получить диплом или степень по одной или нескольким биологическим дисциплинам, но нельзя получить степень по всем наукам сразу. Учёная степень не гарантирует присвоение учёного звания, и поэтому квалификация профессора выше, чем квалификация кандидата тех же наук, но нельзя сопоставлять квалификацию профессора в одной области знания с квалификацией кандидата наук в другой области.

Кроме формальных признаков квалификации существуют также неформальные. Например, среди профессоров в одной и той же области знания лучшим экспертом по отдельному научному направлению считается тот, кто является автором публикаций именно по этому направлению, а если оба автора (в одном учёном звании) работают по одному и тому же направлению науки, то лучшим экспертом будет тот, на чьи работы ссылаются больше, следовательно, признают квалификацию другие авторы. Так формируется престиж специалиста в научном сообществе.

Помимо различий в экспертной квалификации существует также условное разделение учёных на теоретиков и экспериментаторов. Теоретики преимущественно создают умозрительную модель для объяснения существующих и предсказания ещё неизвестных фактов. Экспериментаторы тестируют модель, производя необходимые измерения. Впрочем, это условное разделение не всегда справедливо, и учёные нередко сочетают в себе оба качества, лишь отдавая преимущество одному из них.

Учёные и инженеры

Учёные исследуют природу с целью постижения её основных принципов, а инженеры применяют уже известные науке принципы для решения технических проблем[7][8]. Коротко говоря, учёные исследуют, а инженеры — конструируют.

Есть множество примеров, когда значительные успехи в обеих областях были достигнуты одними и теми же людьми. Учёные-экспериментаторы часто выполняют инженерные задачи, конструируя экспериментальные модели и оборудование, а некоторые инженеры выполняют первоклассные научные исследования. В механике, электронике, химии и аэрокосмических исследованиях инженеры нередко оказываются на передовых рубежах науки при работе с новыми феноменами и материалами. Петер Дебай был одновременно выдающимся инженером и имел учёную степень по физике ещё до того, как получил Нобелевскую премию по химии. Поль Дирак, один из основателей квантовой механики, также начинал свою карьеру как инженер, после чего стал математиком и физиком-теоретиком. Клод Шеннон, инженер-теоретик, основал современную математическую теорию информации.

В российских научных учреждениях инженерами часто называют лаборантов и другой вспомогательный персонал.

По занятости

Как правило, современные учёные получают высшее образование в различных учебных заведениях и принадлежат к определённым научным организациям. По разделению эти организаций могут быть государственными или частные. Особенностью государственных учёных является проведение ими фундаментальных исследований, не имеющих очевидной выгоды в краткосрочной перспективе, в то время как прикладными исследованиями, обычно основанных на уже известных научных достижениях, занимаются как государственные, так и частные структуры.

Помимо учёных, аффилированных с государством или бизнесом, существует небольшая группа независимых учёных. Это могут быть как образованные профессионалы, работающие на свой страх и риск, так и учёные-самоучки, не получившие профильной подготовки в учебном заведении. По мере развития науки и усложнения методов исследования способность самоучек проводить научную работу со значимым и признаваемым научным сообществом результатом, уменьшается.

Научное сообщество

Объединяется общей культурой познания, которая постоянно развивается с каждым актом проверки её адекватности для задач исследования (то, что приводит к удачному результату остается, то, что приводит к неудачам исследования — отставляется). Научное сообщество отдельной предметной области объединяется общими, но специфичными данному предмету, принципами методологии, которые могут отличаться от методологии другого предмета.

См. также

Напишите отзыв о статье "Учёный"

Примечания

  1. Исаак Ньютон (1687, 1713, 1726). [4] «Rules for the study of natural philosophy», Philosophiae Naturalis Principia Mathematica, Third edition. The General Scholium containing the 4 rules follows Book 3, The System of the World. Reprinted on pages 794—796 of I.Bernard Cohen and Anne Whitman’s 1999 translation, University of California Press. ISBN 0-520-08817-4.
  2. Oxford English Dictionary, 2nd ed. 1989
  3. Численным показателем авторитетности научного журнала чаще всего является импакт-фактор.
  4. ВАК: [vak.ed.gov.ru/ru/help_desk/list/faq/ Ответы на часто задаваемые вопросы]
  5. Таких как издательство Наука в СССР и России или Springer Science+Business Media, издательство Гарвардского университета и т.д. Среди учёных принято завершать достаточно длительную работу по исследованию определенной темы публикацией монографии по этой теме, которая обычно содержит детальное описание методики исследования, изложение результатов проведённой работы, а также их интерпретацию.
  6. Тем не менее, даже естественные науки на Западе еще до начала XX века называли натуральной философией, а учёная степень, которая соответствует степени кандидата наук, присвоенной в лучших российских университетах, и сейчас называется Philosophy Doctor (в буквальном переводе — доктор философии).
  7. National Society of Professional Engineers. [www.nspe.org/media/mr1-faqs.asp Frequently Asked Questions About Engineering] (2006). Проверено 21 сентября 2006. [www.webcitation.org/61A3fndxa Архивировано из первоисточника 24 августа 2011]. Наука есть знание, базирующееся на наблюдаемых фактах и проверяемых истинах, обобщенных в виде упорядоченных систем, которое может быть передано и подтверждено другими людьми. Инженерия — это креативное приложение научных принципов к планированию, созданию, управлению, эксплуатации, руководству или работе систем, которые должны улучшать нашу повседневную жизнь
  8. Bureau of Labor Statistics, U.S. Department of Labor. [www.bls.gov/oco/ocos027.htm Engineers]. Occupational Outlook Handbook, 2006-07 Edition (2006). Проверено 21 сентября 2006. [www.webcitation.org/61A3gF7ev Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].

Ссылки

  • [www.aphorism.ru/585.shtml Афоризмы, мысли, фразы на слово «учёный»]
  • [lenta.ru/columns/2010/12/30/santa/ Закон Санта-Клауса]

Отрывок, характеризующий Учёный

Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.