Ушаков, Александр Митрофанович

Александр Митрофанович Ушаков (умер в 1787) — известный моряк.

Учился в Морском кадетском корпусе. В 1770—1774 годах участвовал в Первой архипелагской экспедиции русского флота. В 1771 получил в командование трекатру «Св. Михаил» (нанятое у греков транспортное судно). Выйдя из порта Ауза (на острове Парос), Ушаков отправился с десантом к эскадре графа Орлова, вышедшей для разорения некоторых турецких о-вов Архипелага.

Экипаж трекатры состоял из 31 матроса, а десанта было 4 офицера и 202 рядовых Шлиссельбургского мушкетного полка и 21 албанец, всего 258 человек.

Сначала Ушаков шёл вместе с прочими транспортами, перевозившими десант под конвоем фрегата, но в ночь на 8 сентября разлучился с отрядом и заштилел между островом Лемнос и Афонской горой.

12 сентября турки пустились к нему на 5 галерах;

Ушаков, посоветовавшись с начальником десанта, капитаном Костиным, решился не сдаваться; вокруг борта поставлены вместо туров пустые водяные бочки, обвешанные постелями и платьем; таким образом получился как бы бруствер; прорублен 1 порт для маленькой пушки и посланы 2 шлюпки с буксиром, чтоб удобнее было поворачивать трекатру при обороне.

2 турецких галеры атаковали наше судно с кормы, 3 — с правого борта, но, встреченные сильным картечным огнём, остановились.

Оправясь, турки дружно устремились на трекатру с намерением абордировать её. Подпустив их на пистолетный выстрел, Ушаков вдруг повернул к ним трекатру бортом и открыл непрерывный беглый огонь, чем принудил неприятеля отступить в большом расстройстве; 1 галера потеряла мачту.

В этом деле у нас убит 1 и ранено 7 чел.; паруса и такелаж были сильно повреждены; в правом борте оказалось 5 пробоин. Исправив повреждения трекатры, Ушаков 16 сентября благополучно соединился с флотом.

Дальнейшая служба Ушакова не представляет ничего замечательного.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Ушаков, Александр Митрофанович

Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.