Ушаков, Павел Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Николаевич Ушаков 1-й

Портрет
мастерской[1] Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения

2 ноября 1779(1779-11-02)

Дата смерти

1 мая 1853(1853-05-01) (73 года)

Принадлежность

Россия Россия

Род войск

1799—1853 (с перерывом)

Звание

генерал от инфантерии
генерал-адъютант

Сражения/войны

Война третьей коалиции
Война четвёртой коалиции
Отечественная война 1812 года
Война шестой коалиции
Русско-турецкая война (1828—1829)
Польское восстание (1830)

Награды и премии

ордена Александра Невского с алмазами, Белого Орла, Владимира 2-й ст., Св.Анны 1-й ст. с алмазами, Георгия 3-го и 4-го кл.; прусский Красного Орла 1-й ст.; знаки отличия «за Военное Достоинство» 2-й ст. и «за XL лет беспорочной службы»

Павел Николаевич Ушаков (1779—1853) — русский командир эпохи наполеоновских войн, генерал от инфантерии Русской императорской армии, генерал-адъютант.





Биография

Павел Ушаков родился 2 ноября 1779 года в селе Потыкино Ярославской губернии дворянской семье действительного статского советника Николая Ивановича Ушакова и Екатерины Васильевны Теляковской; младший брат генерала Сергея Ушакова. Получил начальное образование на дому, а затем воспитывался в пансионе Иоганна Матиаса Шадена в городе Москве.

Практически с рождения был записан в Преображенский лейб-гвардии полк подпрапорщиком, а три года спустя переведён в Измайловский лейб-гвардии полк[2].

Отважно сражался в войнах третьей и четвёртой коалиций; был ранен и отмечен погонами полковника (11 августа 1809 года).

После вторжения наполеоновской армии в Россию Ушаков принял активное участие в Отечественной войне 1812 года, сражался в ряде ключевых сражений этой войны, а за Бородино 23 декабря 1812 года был награждён орденом Святого Георгия 4-го класса

В воздаяние ревностной службы и отличия, оказанного в сражении против французских войск 1812 года августа 26 при с. Бородине, где, командуя Рыльским пехотным полком и подавая пример отличной храбрости, помогал выстраиваться под жесточайшими картечными выстрелами и таким мужественным, неустрашимым действием останавливал неприятельское стремление.

После изгнания неприятеля из пределов империи Ушаков принял участие в заграничном походе русской армии в ходе которого 15 сентября 1813 года был произведён в генерал-майоры, а 28 сентября 1813 года назначен шефом Полтавского пехотного полка.

С 1815 года Ушаков руководил одной из бригад 26-й пехотной дивизии.

С 30 августа 1816 года по 4 августа 1817 года находился в отставке.

Вернувшись на военную службу был назначен состоять по армии, потом принял командование 2-й бригадой 9-й пехотной дивизии, а с 8 апреля 1821 года 2-й бригады 4-й пехотной дивизии. 24 октября 1824 года Ушаков был утверждён на должность начальника 7-й пехотной дивизии.

22 августа 1826 года был произведён в чин генерал-лейтенанта.

За доблесть в Русско-турецкой войне 1828—1829 гг. 1 октября 1828 года был удостоен ордена Святого Георгия 3-го класса № 408

В воздаяние отличной храбрости, оказанной в сражениях против турок при осаде и взятии крепости Варны в 1828 года.

Принимал участие в подавлении польского восстания.

6 декабря 1831 года был произведён в генерал-адъютанты, а 16 апреля 1841 года в в генералы от инфантерии.

С 25 октября 1842 года по 29 апреля 1844 Ушаков осуществлял командование 4-м пехотным корпусом, затем занял место председателя комитета о раненых. Когда вскрылась растрата 1 миллиона рублей директором канцелярии комитета о раненых А. Г. Политковским, Ушаков был определён состоять по армии, лишен звания генерал-адъютанта, арестован и предан суду «за беспорядки, бездействие власти и допущение важного государственного ущерба». 11 апреля 1853 года суд постановил исключить Ушакова из службы, взыскать с него нанесённый ущерб и заключить на пол года в крепость, где он и умер не прожив и месяца после вынесения обвинения. Его похоронили на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры города Санкт-Петербурга.

Семья

С 1816 года был женат на Софье Гавриловне Родзянко (1802—1877), по словам современника, была олицетворение всего прекрасного: глубокой набожности, безграничной преданности мужу, любви к детям и любви к ближнему. Скончалась ночью от удара. В браке имели 14 детей, из которых 11 умерли в младенчестве:

Напишите отзыв о статье "Ушаков, Павел Николаевич"

Примечания

  1. Государственный Эрмитаж. Западноевропейская живопись. Каталог / под ред. В. Ф. Левинсона-Лессинга; ред. А. Е. Кроль, К. М. Семенова. — 2-е издание, переработанное и дополненное. — Л.: Искусство, 1981. — Т. 2. — С. 260, кат.№ 8089. — 360 с.
  2. [www.brdn.ru/person/511.html Ушаков, Павел Николаевич]

Ссылки

  • [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_u10.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 591-592.

Отрывок, характеризующий Ушаков, Павел Николаевич

Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.