Хеннесси, Уэйн

Уэйн Хеннесси
Общая информация
Полное имя	Уэйн Роберт Хеннесси
Родился	24 января 1987(1987-01-24) (37 лет) Бангор, Уэльс
Гражданство	Уэльс
Рост	198 см
Вес	90 кг
Позиция	вратарь
Информация о клубе
Клуб	Кристал Пэлас
Номер	13
Карьера
Молодёжные клубы
0000—2003	Манчестер Сити
2003—2006	Вулверхэмптон Уондерерс
Клубная карьера*
2006—2014	Вулверхэмптон Уондерерс	152 (-221)
2006	→  Бристоль Сити	2 (?)
2007	→  Стокпорт Каунти	15 (-16)
2013	→  Йовил Таун	12 (-19)
2014—н.в.	Кристал Пэлас	33 (-39)
Национальная сборная**
	Уэльс (до 17)	6 (0)
	Уэльс (до 19)	7 (1)
2005—2009	Уэльс (до 21)	6 (0)
2007—н.в.	Уэльс	46 (-48)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов, откорректировано по состоянию на 6 июня 2016. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах, откорректировано по состоянию на 27 октября 2014.

Уэ́йн Ро́берт Хе́ннесси (англ. Wayne Robert Hennessey; род. 24 января 1987, Бангор) — валлийский футболист, вратарь, выступающий за английский клуб «Кристал Пэлас» и национальную сборную.

Ранние годы. Начало карьеры.

Хеннесси является двоюродным братом Терри Хеннесси, который заработал 39 кубков, играя за сборную Уэльса с 1962 по 1972 г. Хеннесси родился в Бангор, Гвинед, и вырос в Бомарис, Англси. Получил образование в Дэвид Хьюз, но перешел на Connah’s Quay High School поскольку так ему было легче путешествовать в Манчестер. Хеннеси начал карьеру сначала в качестве стажера в Манчестер Сити, но был выпущен в 2003 году, после чего он вступил в молодежную академию в Вулверхэмптон. После того, как он продвинулся по карьерной лестнице, он подписал профессиональный контракт в апреле 2005 года.

Прибывая в резерве команды «Wolves» и других юношеских команд в течение сезона 2005-06, Хеннесси был отправлен на испытательный срок в Бристоль Сити в июле 2006 года с целью дальнейшего продвижения и получения первого опыта игры в команде, но был возвращен в «Wolves» после травмы их вратаря Мэтта Мюррей. Затем, он вернулся в Бристоль Сити в августе 2006 года, однако, только на один месяц, в котором так и не сыграл, и вернулся в свой родительский клуб из-за травмы руки.

Карьера

Клубная

Для того, чтобы получить место в лучшей футбольной команде, Хеннесси присоединился к третьему дивизиону чемпионата Англии в январе 2007 года на один месяц. На его дебютном матче против «Бостон Юнайтед», команда отыграла «на ноль», как и последующие пять матчей, таким образом, его аренда была продлена ещё на месяц.

Он продолжал устанавливать рекорд в футбольной лиге. На этом раз это девять матчей, в которых команда не пропустила гол в свои ворота (закончила матч «на ноль»). Команда Стокпорт побила 119-летний рекорд, когда они разгромили Суиндон Таун со счетом 3:0 в Марте 2007. После этого достижения, он был назван лучшим игроком месяца третьего дивизиона Англии. Его подвиг также означает, что он теперь держит рекорд Каунти по самому длинному периоду матчей, проведенных без пропущенных мячей, тем самым, побив 85-летний рекорд Гарри Харди. Его рекорд в настоящее время составляет 857 минут, с самого начала своего конкурсного дебюта в клубе против Бостон Юнайтед 13 января 2007 года, пока Оливер Аллен из Барнет не забил 10 марта 2007 года. Таким образом, он не уступал в своих матчах.

Вулверхэмптон Уондерерс

Хеннесси был возвращен в «Волки» в апреле 2007 года, после очередной травмы их первого вратаря Мэтта Мюррея, и оказался на скамейке запасных в течении нескольких игр. Когда Мюррей сломал предплечье в преддверии чемпионата полуфинала плей-офф в первом матче с «Вест Бромвич» вмешался Хеннесси. Таким образом, состоялся его дебют в «Wolves».

Мюррей, пропустивший весь сезон 2007-08 с многочисленными травмами, позволил Хеннесси, будучи вездесущим в лиге, утвердиться в клубе под номером один и подписать новый выгодный контракт. В конце сезона 2007-08 по мнению футбольной ассоциации команда была названа лучшей. А также Хеннесси был назван лучшим игроком сезона. По мнению журнала «FourFourTwo» Хеннесси занял 22-е место в списке Топ-50 игроков футбольной лиги.

Сезон 2008-09 увидел мощный старт Хеннесси и «Wolves». Их ждали победы в восьми матчах из девяти игр лиги. Но такая прекрасная серия матчей закончилась после поражения команде из Рединга со счетом 0:3. Вскоре после этого, менеджер Хеннеси Мик Маккарти отправил его на скамью запасных, ссылаясь на психологическую усталость. Резервный голкипер Карл Икеме довольно долго замещал его, пока очередная рана Хеннесси не вытеснила его окончательно из сезона. Затем, Хеннесси восстановили, и он уверенно защищал ворота команды всю оставшуюся часть сезона, который завершился продвижением в премьер-лигу в качестве чемпионов после пятилетнего отсутствия.

Хеннеси начал с Премьер-лиги в сезоне 2009-10. Тем не менее, пропустив четыре гола в двух последовательных играх, он был заменен на более опытного голкипера Маркуса Ханеманна, и оставался на скамейке запасных до конца сезона. Таким образом, клуб занял уверенное 15 место.

В июле 2010 года Хеннесси продлил свой контракт с «Wolves» до 2015 года. В следующем сезоне вновь начал играть Ханеманн, сохраняя первое место, пока его потеря формы не вернула Хеннесси в стартовый состав в ноябре 2010 года. Затем он продержался на своем месте оставшуюся часть, когда клубу едва удалось избежать вылета.

В сезоне 2011-12, Хеннесси был частью обороны «Wolves», которая побила рекорд 30 игр сыгранных командой «в ноль». Наконец, они закончились с нулевой ничьей в Сандерленде в апреле 2012 года, но к тому времени команда прочно занимала последнее место в таблице. Следующая игра принесла Хеннесси неприятные новости. Хеннесси страдал разорванными связками колена. После завершения нескольких резервных игр, во время своего возвращения он вновь повредил колено во время тренировки в ноябре 2012 года, которое выбило его из строя на сезон 2012-13.

Перед началом сезона 2013-14 он вернулся к «Wolves» — в клубе во втором дивизионе чемпионата Англии он страдал из-за перевода в низшую лигу с тех пор как был травмирован — но для открытия сезона выбран не был. 12 августа 2013 года была достигнута договоренность провести месяц в Йовиле, пока Хеннесси не оправится от своих долгосрочных проблем и травм. Однако, прежде чем эта сделка была официально заключена Хеннесси перенес проблему подколенного сухожилия, в то время как международные обязательства перед валлийской национальной сборной были пересмотрены. Несмотря на это, 21 августа 2013 года в команде Йовиля произошла официальная замена на Хеннесси, ввиду травмы их вратаря Сэма Джонстона, которая в итоге не была продлена до 17 ноября 2013 года. Он дебютирвал в Йовиле с потерей 3 мячей против Дерби Каунти 24 августа 2013 года. В предпоследнем домашнем матче Хеннесси получил награду «Man of the Match», после того как достигли первой в истории победы дома на чемпионате, победив Ноттингем Форест.

После своей аренды в Йовиле Хеннесси вернулся к «Волкам», но Карла Икеме не вытеснил. Когда Икеме получил травму в январе 2014 года, Хеннесси отказался играть в следующем матче против Джилингем, пустив слух, что собирается уходить из клуба. Хотя, впоследствии он извинился за свой отказ играть. Тем не менее, он действительно не хотел продолжать играть с «Волками» и позже переговоры позволили ему присоединиться к команде Премьер-лиги Кристал Пэлас.

Кристал Пэлас

31 января 2014 года, Хеннесси заключил контракт с Кристал Пэлас сроком на три с половиной года, с предположениями в СМИ, что это будет доход £1,6 млн. Хеннесси дебютировал в команде «Иглс» на матче премьер-лиги с Фулхэмом со счетом 2:2 11 мая 2014 года.

Первое появление Хеннесси в сезоне 2014-15 принесло победу со счетом 3:0 во втором раунде Кубка футбольной лиге. 25 октября состоялось первое появление Хеннесси в премьер-лиге сезона в качестве замены травмированного первого вратаря Сперони. Игра с Вест Бромвич закончилась со счетом 2:2. Хеннесси закончил сезон, котором команда победила Ливерпуль и Суонси Сити, сохраняя положение, в котором матчи были сыграны «на ноль».

После старта в 2015-16 гг Кубка футбольной лиги второго и третьего раунда матче Кристал Пэлас, Хеннесси был выбран, чтобы начать Премьер-лигу против Уотфорд вместо Алекса Маккарти. Он заканчивал матчи, отыгранные командой «на ноль», пока Пэлас не выйграл 1:0 у команды Викаредж Роуд, и сохранил при этом свое место в качестве первого вратаря команды, сделав пять последовательных матчей.

Международная карьера

Его полный международный дебют за Уэльс против Новой Зеландии завершился дружественной ничьей со счетом 2:2, 26 мая 2007 года. С тех пор Хеннесси зарекомендовал себя в качестве первого вратаря своей страны. Хеннесси провел свой 50-й матч за Уэльс 3 сентября 2015 года, сохраняя матчи, сыгранные «на ноль». И затем, последовала победа над Кипром со счетом 1:0 на Евро 2016 в отборочном цикле.

Хеннесси сыграл во всех десяти отборочных матчах Евро-2016, пропустив всего 4 раза. Так, они достигли своего первого крупного международного турнира после чемпионата мира в 1958 году. Хеннесси был назван в Уэльсе «первым голкипером», но был вынужден пропустить первую игру турнира, победу над Словакией со счетом 2:1. После перенесенного им спазма спины, Хеннесси заменили на Дэнни Уорда.

Статистика

По состоянию на 27 октября 2014

Ссылки

• [www.cpfc.co.uk/team/player-profile/wayne-hennessey/13 Профиль на официальном сайте «Кристал Пэлас»]
• [www.transfermarkt.com/wayne-hennessey/profil/spieler/45494 Профиль на сайте transfermarkt.com] (англ.)
• [www.soccerbase.com/players/player.sd?player_id=44062 Статистика на soccerbase.com] (англ.)
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=23314 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

Отрывок, характеризующий Хеннесси, Уэйн

По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.