Ультраправые в Японии

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Уёку дантай»)
Перейти к: навигация, поиск

Ультраправые в Японии (яп. 右翼団体 уёку дантай, букв. «организации правого крыла») — общее название для правых националистических организаций и группировок в Японии. По данным Главного полицейского управления Японии, в 1996 году в стране насчитывалось порядка 1000 группировок с общим числом членов около 100 тыс. человек.





История

Японская империя

Первые волны ультраправого движения начались в Японии в конце эпохи Эдо (период Бакумацу). Когда сёгун Токугава Иэсада 31 марта 1854 года положил конец самоизоляции Японии, в стране усилилось влияние сторонников императорской фракции, враждебных сёгунату. Неравноправные договоры, заключенные сёгунатом с Америкой и европейскими странами, вызвали волну недовольства среди населения. После поражения сёгуната в гражданской войне начинается имперский период истории Японии (1868—1945), который и является предметом восхваления для ультраправых группировок. В этом же контексте они используют и слово «традиция», подразумевая прежде всего 77-летний период истории (с реставрации Мэйдзи до капитуляции императорской Японии во Второй мировой войне).

Радикальные перемены в японском обществе второй половины XIX века привели к широкому распространению движений правого толка, оппозиционных вновь сформированному Правительству Мэйдзи. В основном они формировались из слоев недовольного самурайства и деревенской бедноты и собирательно именовались «Движением за свободу и права народа», деятельность которого нередко приводила к кровавым столкновениям, такими как инцидент в Титибу (англ.) 1884 года. Власти, в свою очередь, нередко прибегали к помощи наемных банд для подавления этих движений.

С ростом социалистического движения в Японии с начала 1920-х годов власти стали прибегать к похожей тактике, на этот раз для подавления или запугивания профсоюзов и организаций социалистов. Некоторые наиболее радикальные либо связанные с организованной преступностью группы, поддерживая тесные контакты с консервативными политическими кругами того времени, формировали тайные общества (Сакуракай) или вооруженные формирования ультранационалистического толка, которые были задействованы для создания обширных шпионских сетей в Корее, России и Китае. Ультранационалисты постепенно усиливали своё влияние в вооруженных силах и политической элите и сами становились инструментом политического давления — как, например, Фракция имперского пути (яп. 皇道派 Ко:до:-ха). Эти группировки не только содействовали властям в борьбе с социалистами, но часто возглавляли сети проституции и наркоторговли в континентальной Азии, где вели подрывную работу.

Послевоенная Япония

После краха Японской Империи и учреждения демократической Японии 2 сентября 1945 года, ультранационалистические группировки были расформированы, социалистические — легализованы, а страна перешла из-под императорского правления под управление японо-американского альянса.

Однако вскоре после начала Холодной войны, американские оккупационные власти начали подавлять растущее социалистическое движение. В то время как многие члены японского правительства военного времени были казнены, император Хирохито избежал смерти и допустил пребывание на территории страны вооруженных сил США (Соглашение по Окинаве 1947 года). На этом основании активисты ультраправых организаций требовали сохранения культа императора при уважении авторитета Соединенных Штатов.

В период японо-американского альянса ультраправые продолжали восхвалять пережитки Императорской Японии и отрицать демократические преобразования, такие как Потсдамская декларация.

Холодная война

Командование оккупационных сил нередко прибегало к помощи наиболее активных фигур ультраправого военного времени и организованной преступности, и это заложило основу послевоенных антикоммунистических группировок, тесно связанных как с организованной преступностью, так и с консервативными политическими кругами. Таким образом, базовой позицией ультраправого движения времен Холодной войны стало: «Стремиться к восстановлению императорского строя, с признанием авторитета Белого дома».

В течение Холодной войны ультраправые группировки ядром своей идеологии провозгласили борьбу с левыми движениями и выступали за солидарность с США и Южной Кореей в борьбе с коммунистическими странами, прежде всего СССР, КНР и КНДР. В период 1970-х годов, однако, появляются также так называемы «новые ультраправые» (яп. 新右翼 син-уёку), рассматривающие послевоенный японский истеблишмент как марионетку Соединенных Штатов и призывающие отказаться от традиционно проамериканских позиций послевоенного ультраправого движения.

После Холодной войны

С развалом СССР в 1991 году влияние проамериканских ультраправых организаций ослабело. После развала Советского Союза американские политики вернулись на позиции Союзников времен Второй мировой войны и осудили тоталитарные режимы, существовавшие до 1945 года. В период Холодной войны США поддерживали антикоммунистические режимы, независимо от того, были они демократическими или авторитарными. Однако после развала СССР в США начинают разделять отношение к демократическим и авторитарным режимам. Такая позиция подстегнула враждебность японских ультраправых к США.

Идеология и деятельность

Ультраправые группировки хорошо известны своими агитационными автомобилями[ja] (яп. 街宣車 гайсэнся) — это оборудованные громкоговорителями автобусы, микроавтобусы и грузовики, борта которых, наряду с названиями группировок, исписаны пропагандистскими лозунгами. Обычно эти автомобили окрашены в чёрный, оливковый или защитный цвет, украшены изображениями Императорской Печати и японскими военными флагами. Обычно они используются для протестных акций, в ходе которых через громкоговорители транслируются пропагандистские воззвания (как вживую, так и в записи). Акции проводятся перед такими организациями как посольства и консульства России, КНР или Кореи, учреждений и информационных организаций Ассоциации северокорейских граждан Японии. Иногда «пропагандамобили» ездят по городским улицам или стоят в оживлённых торговых районах, транслируя пропагандистские воззвания, военные марши или национальный гимн «Кимигаё».

Политические воззрения у разных группировок различаются, но часто говорится, что общей для всех идеологической базой является провозглашение принципов Кокутай-годзи (яп. 国体護持, «защита и сохранение основ государства»), враждебность к коммунизму и осуждение Японской Ассоциации учителей. Традиционно они враждебно относятся к СССР, КНР и КНДР как к оплоту коммунизма и оппонентам в территориальных спорах (группа островов Сэнкаку (Дяоюйтай) и Южные Курилы).

Большинство организаций, хотя и не все, стремятся к некоторому пересмотру роли Японии во Второй мировой войне, отрицают факты военных преступлений в период Сёва до 1945 года и критикуют позиции «самоненавистничества» в послевоенной системе образования. В частности, они не признают юридической силы решения Международного военного трибунала для Дальнего Востока и других союзнических трибуналов, называя военных преступников, погребенных в синтоистском храме Ясукуни, «мучениками периода Сёва» (яп. 昭和殉難者 Сё:ва-дзюннанся), поддерживают цензуру учебников истории и исторический ревизионизм.

Тем не менее, организации уёку, особенно те, что связаны с организованной преступностью, имеют в своем составе достаточно много иностранцев, в частности японских корейцев (яп. 在日韓国人 дзайнити канкокудзин). Это обусловлено сравнительно высокой долей японских корейцев в составе группировок якудза. Более того, арест членов ультраправых группировок затруднен вследствие провозглашаемых в Японии конституционных принципов свободы идеологий. И это одна из причин, по которой группировки якудза используют уёку в качестве прикрытия.

Группировки

Ниже дан список групп, обычно причисляемых к ультраправым.

Исторические группировки

  • Айкокуся (яп. 愛国社, «Патриотическое общество» (не путать с одноимённой партией периода Мэйдзи (англ.))) — основана в 1928 году Айно́сукэ Иватой (岩田愛之助). Деятельность включает организацию антикоммунистических движений в студенческой среде различных университетов и агитацию среди сельской молодежи. Член этого общества, Томэо Сагоя, совершил попытку покушения на тогдашнего премьер-министра страны Осати Хамагути на Токийском железнодорожном вокзале 14 ноября 1930 года.
  • Гэнъёся (яп. «Общество сокровенного океана») — восходит к основанному бывшими самураями тайному обществу для реставрации феодального строя. Гэнъёся было ультранационалистическим тайным обществом, организовавшим ряд терактов, таких как попытка покушения на Окума Сигэнобу в 1889. Это же общество активно занималось шпионской деятельностью и организовало преступную сеть, охватившую весь регион восточной Азии и призывало к военной экспансии Японии. Принудительно расформировано после войны.
  • Амурский союз, или «Общество Чёрного дракона» (по китайскому названию Амура, яп. кокурюкай, 黑龍會) — влиятельная парламентская группа, основанная в 1901 году, изначально с целью вытеснения России из региона восточной Азии. Развернули антироссийские разведывательно-подрывные сети в Корее, Китае, Манчжурии и России. В последующие десятилетия расширили свою деятельность по всему миру, став небольшой, но влиятельной группировкой ультранационалистов в тогдашней политической элите. Принудительно расформированы в 1946 году.

Традиционные группировки

  • Дайтодзюку (яп. 大東塾 «Великая Восточная школа») — культурная академия, основанная в 1939 году проводит образовательные программы в таких областях как вака (яп. 和歌, традиционная японская поэзия) и каратэ. Курировала несколько пропагандистских кампаний, в частности за возвращение Дню основания государства изначального статуса «Дня Империи» (яп. кигэнсэцу 紀元節, букв. «начало времен») и установления японской системы летоисчисления в качестве официального календаря.
  • Патриотическая партия «Великая Япония» (яп. Дай-Ниппон айкокуто, 大日本愛国党) — основана и возглавлена в 1951 году бывшим членом антивоенной фракции предвоенного японского парламента Сатоси Акао, известным в своё время благодаря ежедневным речам на перекрестке Сикиябаси в Токийском районе Гиндза. Данная партия призывала к национализации промышленности с предоставлением Императору права принятия конечных решений. Особенное значение придавалось солидарности с США и Южной Кореей в борьбе против коммунизма. Их пропагандистские лозунги были украшены звездами и полосами вдоль полотнища японского национального флага, и Акао однажды заявил, что спорный остров Докто-Такэсима должен быть взорван, так как они являются препятствием для установления японо-корейской дружбы. Бывший член партии, Отоя Ямагути был повинен в убийстве главы Социалистической партии Японии Асанумы Инэдзиро во время политических теледебатов.
  • Иссуйкай (яп. 一水会, букв. «Общество единой капли») — сформировано в 1972 году на волне возникновения так называемых «новых ультраправых», отрицавших проамериканскую риторику традиционных ультраправых. Рассматривает современное японское правительство как марионетку США и призывает к «полной независимости». Призывает к созданию новой Организации объединенных наций, так как нынешняя ООН является реликтом Второй мировой войны. Жестко критикует Администрацию Буша за её политику, прежде всего Войну в Ираке и Киотский протокол.

Группировки, связанные с организованной преступностью

  • Ниппон Сэйнэнся (яп. 日本青年社, Общество японской молодежи) — одна из крупнейших организаций с 2000 членов. Основан синдикатом Сумиёси-икка в 1961 году. С 1978 года члены организации установили 2 маяка и синтоисткий храм на Сэнкаку (Дяоюй) — группе необитаемых островов, оспариваемых Японией, КНР и Тайванем. В июне 2000 года двое членов организации атаковали редакции журналов, напечатавших на передовице «неуважительные» высказывания о принцессе Масако.
  • Нихон Коминто (яп. 日本皇民党, «Японская партия подданных Императора») — связана с синдикатом Инагава-кай. В 1987 году предприняли кампанию по дискредитации кандидата в премьер-министры Нобору Такэситы путём постоянно трансляции чрезмерно хвалебных речей в его адрес через громкоговорители агитационных автомобилей. Эти трансляции были остановлены после инцидента с политиком Сином Канэмару. Этот инцидент привел к серии политических скандалов, проливших свет на связи правящей Либерально-демократической партии с организованной преступностью. В апреле 2004 года принадлежащий группировке автобус пробил ворота Консульства КНР в Осаке. Полиция арестовала водителя, Нобуюки Накагаму, и Ко Чжон Су, корейского члена группировки, за техническую организацию атаки.
  • Дайкося (яп. 大行社, «Общество Великого Почина») — организация с центром в Токио, насчитывающая порядка 700 членов, официально аффилированная с синдикатом Инагава-кай.
  • Сэйки-дзюку (яп. 正氣塾, «Школа правильного духа») — группировка с центром в префектуре Нагасаки, основанная в 1981 году. Ответственна за ряд акций с применением насилия, включая тяжёлое ранение в 1991 году мэра Нагасаки, заявившего, об ответственности императора Хирохито за войну.
  • Юкоку Досикай (яп. 憂国道志会, «Общество решимости на пути выдающейся страны») — националистическая партия экстремистского толка. В 1963 году устроила поджог дома министра строительства Итиро Коно. В 1977 году члены группировки, вооруженные пистолетами и самурайскими мечами, захватили восьмерых заложников и забаррикадировались в здании Японской федерации бизнеса. Лидер группировки Сюсукэ Номура восхищался корейским террористом Ан Чунгыном как великим патриотом. В 1983 году на 37-х выборах в Палату Представителей Номура оказался причастен к политическому скандалу, когда секретарь кандидата Синтаро Исихары обвинил Сёкэя Араи, соперника Исихары из оппозиционной партии, что тот якобы является уроженцем Северной Кореи.

Прочие группировки

  • Национал-социалистическая японская рабочая партия (яп. 国家社会主義日本労働者党, Кокка сякайсюги Ниппон родося-то) — небольшая партия неонацистского толка. [www.nsjap.com/ Вебсайт] этой партии представляет собой оригинальную смесь японского национализма и нацистской философии.
  • Международная федерация за победу над коммунизмом (яп, 国際勝共連合, Кокусай сёкё рэнго) — основана в Южной Корее и Японии в 1968 году Мун Сон Мёном — основателем известной «Церкви Объединения». Японское подразделение федерации было основано в ходе встречи Муна и Сасакавы Рёити, японского предпринимателя-ультранационалиста, и Кодамы Ёсио, одного из лидеров организованной преступности. Те же две фигуры, подозреваемые в военных преступлениях класса «А» вследствие их участия в наркоторговле в период войны в Китае, и возглавили федерацию. В 1969 году организация провела кампанию за закрытие (про-пхеньянского) Корейского университета, принадлежащего Ассоциации северокорейских граждан Японии. В 1971 году федерация организовала голодовки в знак протеста против официального признания Японией Китайской Народной Республики. Группировка призывает к ядерному вооружению Японии и солидарности с США и Южной Кореей.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ультраправые в Японии"

Литература

  • Крупянко М. И., Арешидзе Л. Г. Японский национализм (идеология и политика)] — М.: Международные отношения, 2012, твердый переплёт, 408 с., ил., формат: 60x90/16, ISBN 978-5-7133-1416-3

Ссылки

  • [teoria-practica.ru/rus/files/arhiv_zhurnala/2012/5/politika/alekseev.pdf Алексеев О. Н. Экстремизм в Японии как общественно-политическая проблема].
  • Shibuichi D. [www.japanesestudies.org.uk/discussionpapers/2007/Shibuichi.html The 'Uyoku Rōnin Dō': Assessing the Lifestyles and Values of Japan's Contemporary Right Wing Radical Activists] : [[web.archive.org/web/20150414024011/www.japanesestudies.org.uk/discussionpapers/2007/Shibuichi.html арх.] 14 апреля 2015] : [англ.] // The Electronic Journal of Contemporary Japanese Studies. — 2007. — Vol. 7, no. 3 (28 November).</span>

Отрывок, характеризующий Ультраправые в Японии

– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)